Молчание (СИ) - Булахов Александр

Николаев провел рукой по голове Анфисы.

— Спасибо, Анфиса, твоя информация представляет большую ценность для меня.

Анфиса вскрикнула и схватилась двумя руками за живот.

— Я рада, что успела сделать перед смертью хоть что-то ценное для вас и, может быть, даже для общего дела.

Вся одежда на животе Анфисы окрасилась в темно красный цвет. И из живота Анфисы, сквозь кожу и одежду, вырвалась голова «зместрелы». «Зместрела» на вид была какая-то необычная: вся черная и в слизи. Она противно запищала.

Николаев уставился на Анфису с дикой душевной болью и состраданием на лице. Он стиснул зубы и сжал пальцы рук в кулаки. Изо рта дежурной медсестры вытекла кровь, она мучительно застонала, резко вздрогнула, замерла и медленно, будто нехотя, закрыла глаза.

Павел Петрович ударил кулаком в стену.

— Что же я один могу сделать, — закричал он, — если мне нельзя подниматься выше четвертого этажа? Это же безумие, если я пойду сражаться один на один с тем, кто сильнее меня в тысячу раз.

Николаев уперся лбом в стену и завыл из-за своего бессилия.

13

У самого выхода из кухни Игоревич сотрясал руками воздух перед спокойным Николаичем.

— Что? Что будем делать? Он же сейчас вернется.

Николаич посмотрел невозмутимым взглядом на Игоревича.

— Что, что?! — передразнил он. — Чай ставь! Будем чай пить.

Игоревич завертел головой по сторонам, будто где-то могло прятаться его спасение.

— Глупее предложения я не слышал, — заявил он.

Николаич развел руками.

— Сам виноват: водку вылил! Теперь придется чай хлебать… с конфетами…

14

В терапевтическом отделении царила тишина. Человеческая жизнь в нем давно угасла, если не считать шестнадцатую палату, в которой двухметровая женщина-монстр рассказывала больным этой палаты странные истории. Она сидела на своей кровати и тяжело дышала, словно только поднялась по лестнице с первого на второй этаж. Ее левая рука по локоть ушла в стену, покрытую ледяной коркой. Вокруг руки мерцали электрические разряды.

— Эпидемия дала о себе знать на пятом и шестом этажах резким скачком смертности, — бормотала она. — Наступил момент, когда число зараженных в больнице превысило число незараженных…

Валентина Петровна громко закашляла.

— В больнице воцарился хаос, — продолжила она после того, как кашель перестал ее мучить. — Люди от ужаса и шока будто оглохли, они перестали слушать друг друга…

Тут же закряхтела Чеславовна и поднялась со своей кровати.

— Я все понимаю: данная схема развития событий выстроена так, как вам нужно. Но зачем за основу вы взяли фантазию человека, который в умственном плане отстает от вашего развития на целые миллионы лет?

Обрадованная очередным вопросом рассказчица достала руку из стены, покрытой ледяной корочкой, блаженно улыбнулась и легла на свою кровать.

— Если бы мы начали строить новую реальность в спешке, — принялась объяснять она, — основываясь на собственной фантазии, нас бы быстро вычислили те, от кого мы были вынуждены бежать, потому что фантазия разумных существ, живущих долгое время вместе, приобретает какие-то схожие черты. На нее влияют время, место и культура, в которой она появляется.

Чеславовна удовлетворенно закивала.

— Понятно, получается, есть факторы, которые способна влиять на фантазию, — подытожила старушка.

Валентина Петровна облизала сухие губы.

— Нет! Фактор только один: отсутствие фантазии, как таковой, у большинства разумных существ, пытающихся что-то придумать. Сначала они боятся признаться в этом сами себе, а затем всем окружающим. И поэтому для них легче украсть чьи-то мысли, довести идею до совершенства и выдать за свою, чем придумывать все с нуля. Не все рождаются гениями в области фантазии. Но многие хотят, чтобы их признали таковыми и готовы пойти на все ради славы и материальных богатств.

— Так вы, я вижу, готовы пойти на все, — заметила Чеславовна.

Валентина Петровна чихнула в ответ и стала чесать свой громадный нос.

— У нас нет другого выхода, — пояснила она. — Но мы, по крайней мере, не живем штампами. Не повторяем одну и ту же идею друг за другом разными словами. И не выдаем тысячу раз использованную идею за что-то уникальное и неповторимое. Мы видим, и очень ценим что-то новое, и стремимся к нему.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Никто не спорит, что вы молодцы, — ответила на это Чеславовна.

— Согласись, ведь это наша заслуга, что среди толпы мы сумели выделить гения, — похвасталась рассказчица. — Правда, беднягу оставили ни с чем. Воспользовались его идеей и разрушили все его планы. Но в этом нет ничего удивительного. Такое творится сплошь и рядом. Такое творилось, и будет твориться всегда…

15

«Ледяная пленка», которая, как одеяло, с самого низа до третьего этажа окутывала здание больницы, вдруг вновь зашевелилась и стала подниматься все выше и выше. Она сверкала ярко-синим светом, при этом здание больницы походило на небольшую игрушку с подсветкой, находящуюся в центре огромного ледяного стола.

16

Громила и Мирон устроили Тротилу в «душевой» удобное место для просмотра шоу. Он расположился в углу на мягком стуле, положив свои ноги на стол для разделки человеческой туши.

Мирон и Громила разделись до трусов и встали рядом со своим боссом. Они ярко улыбались, предвкушая интересное зрелище.

— Дамы и господа, — заговорил Тротил, — шоу, организованное по вашей просьбе, начинается. Первыми будут нас веселить Громила и женщина, предложившая такую великолепную идею.

Круглова посмотрела на Веру и прошептала:

— Не верю я в хороший конец этой затеи.

Вера сжала кулаки, бросила отчаянный взгляд на Жанну и медленно поднялась на ноги.

На лице Тротила появилась мерзкая улыбка.

— Ну, давайте быстрее, господа участники шоу, — сказал он наигранно-серьезным голосом. — Время у нас ограничено.

Вера неуверенной походкой вышла в центр «душевой», колени и руки ее тряслись от страха. Она уже дважды пожалела о своей затее.

— Ну, иди ко мне, хороший мой, — позвала она Громилу, желая быстрее приблизить развязку этого безумия.

Громила не заставил себя ждать, он шагнул по направлению к Вере, устрашающе набычил мощную шею и стал артистично, играя на публику, размахивать перед ней кулаками. Бедная женщина не выдержала, сжала пальцы в кулаки и с криком бросилась на него. А он, схватив ее за плечо, сделал подсечку. В результате чего Вера полетела на холодную плитку.

Громила повернулся к ней спиной и поднял вверх руки, показывая, что он явный победитель. В его тупой башке даже на секунду не возникла мысль в абсурдности такой ситуации. Видимо, ему не дано было понять, что мужчину не делает краше то обстоятельство, что он может с легкостью бить кулаками по лицу женщины и лупить ногами по ее телу.

Громила специально, чтоб развеселить Тротила и Мирона, показушничал, играл мышцами и смеялся от души. Ему нравилось то, что он делал.

Жанна, которая, как и все пленники, сидела на холодной желтой плитке, вскочила на ноги и закричала:

— Верка, вставай!!!

Вера медленно поднялась и уставилась на Громилу, который не обращал на нее внимания и продолжал всем показывать, какие у него крутые мышцы. Вера с разбегу ударила ногой по его ляжке. Громила схватился за ушибленное место и притворно вскрикнул:

— О-ёй, как больно!

Тротил и Мирон заржали, как кони.

— Я не могу, сейчас уписаюсь, — пожаловался Мирон.

Вера, чувствуя свое бессилие, заколотила кулаками по спине противника. Громила резко развернулся и, схватив за ухо женщину, прижал ее голову к своей груди.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну, что, дрянь, повеселилась напоследок? — прошептал он.

Вера мыкнула что-то непонятное в ответ, и Громила ударил лбом по ее носу. Раздался неприятный хруст, и Вера начала оседать на землю. Громила подхватил ее и резким движением свернул ей голову на бок.

— О, боже! — вскрикнула от неожиданности Круглова.