Картонные стены - Елизарова Полина

На глаза набежали слезы, ставшие близкими за эти дни. Она покосилась на доктора, но он слушал ее вполуха: успев залипнуть в чате с Лешкой, он лишь машинально кивал в ответ.

Варваре Сергеевне вспомнилась одна дикая, давнишняя история о матери, обрекшей свою четырехлетнюю дочь на медленную смерть в заваленной мусором квартире.

Ольга, соседка этажом выше, была старше Самоваровой на десять лет. Варвара Сергеевна начала общаться с ней, когда у них обеих были маленькие дети.

Кто бы мог подумать, что эта сдержанная, помешанная на порядке учительница начальных классов, маниакально заботящаяся не только о дочке, которую растила одна, но и о чистоте во дворе и подъезде, бросит свою малышку на погибель, заперев на несколько дней в пустой квартире?!

Вспоминая о жуткой вони и грязи, о плаче беспомощного, изможденного ребенка, о всем том, что всякий раз вставало перед ее глазами, когда она нет-нет да и вспоминала об этой трагедии, Самоварова почувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой.

Тогда, тридцать с лишним лет назад, очевидцы кошмарной истории – соседи по дому, знавшие Ольгу с детства, – пришли к единому выводу, что женщина сошла с ума из-за несчастной любви к бросившему их с дочкой мужчине.

Но нет, там все было не так просто…

Чтобы прогнать тяжелое, ненужное воспоминание, Варвара Сергеевна потеребила доктора за рукав.

– Валер, ты меня совсем не слушаешь?

Валерий Павлович наконец вышел из чата и положил телефон на стол.

– Почему же? Слушаю. Мужчина, мать… Какая теперь-то разница? Прежде всего это история давнишнего расстройства. К сожалению, в нашем обществе, где каждый второй невротик, отсутствует культура заботы о психическом здоровье. Надеюсь, твоя хваленая психологиня Алинке поможет! Но, будь ее доктором, я бы настоятельно предложил ей принимать антидепрессанты.

– Все-то у вас, у психиатров, сводится к таблеткам…

– Не все! – Валерий Павлович встал и потрепал ее по волосам. – В твоем случае таблетки были не нужны. Но ты у меня сильная.

– Алина тоже сильная, – задумчиво ответила Варвара Сергеевна и, вытянув вперед босую ступню, попыталась пощекотать ею доктора. – Как и большинство из нас, женщин.

– Но тогда объясни, почему у вас в конечном итоге все сводится к мужикам? – усмехнулся он. – Алина хорошая, вполне адекватная девчонка. И еще она показалась мне удивительно честной.

Варвара Сергеевна сдержанно улыбнулась. Рассказывать доктору, что после возвращения из города она не обнаружила на консоли при входе в дом своей старенькой, с расхлябанной крышкой пудреницы, которая абсолютно точно лежала там утром, она, конечно, не стала.

«Каждый имеет право на свой собственный бред», – пронеслись в ее голове недавно услышанные слова.

– Но ее поступок ни как врачу, ни как человеку мне так до конца и не понятен.

Доктор был явно голоден, и это чувствовалось по его слегка ворчливому тону.

А Самоваровой, как назло, хотелось поговорить.

– Не к мужикам, Валер, к любви у нас все сводится.

Доктор подошел к мангалу и задумался.

– Психически неуравновешенная мать, – после паузы ответил он, – эмоционально отчужденная от ребенка, закладывает в нем искаженное представление о любви. Не имея опыта радости от взаимодействия с родителем, лишившись его сопричастности (а это – важнейшая составляющая любви!), ребенок подменяет полноценное чувство навязчивым желанием принести себя в жертву любой ценой. Так же понятней, привычней.

– А любовь, Валер, это всегда жертва… И кто может определить грань, после которой здоровое, по неким условным и лично мне непонятным критериям, чувство переходит в невроз или еще чего хуже? И что значит – здоровое чувство? Любые попытки разложить любовь на составляющие нелепы. И следует ли считать любовью страсть? А если пережитая страсть была самым сильным ощущением в жизни человека?

– Страсть – это из мира животных, – будто сам себе не веря, неуверенно отозвался доктор и, взяв в руки кочергу, пошевелил догоравшие угли.

– Откуда же взялось столько волшебной, наполненной ею музыки? Откуда взялись проникнутые ею шедевры мировой литературы? А кино? Страсть – это тоже про любовь, но с полным или частичным выключением рассудка.

– А как ты тогда определишь любовь? Мы-то с тобой вроде еще в безрассудочное состояние не впали. – Доктор вернулся и игриво потянул ее за ногу. – Вставай уже, философ. Я есть хочу.

– Любовь есть таинство, наравне с рождением и смертью, – продолжала рассуждать Самоварова, задумчиво разглядывая их маленький, красивый старый сад. – Даже самый матерый психотерапевт не в состоянии по-настоящему заглянуть в человеческую душу и определить, что это было: судьба или цепь травмирующих событий, приведших пациента к логичному, в силу его внутреннего негативного опыта, поступку.

– Ну ты меня и припарила! – вяло рассмеялся оголодавший доктор, но тут же миролюбиво добавил, погладив ее ступню: – Можешь смело осваивать новую профессию. Ты столь деликатно обходилась с Алиной эти два дня и вместе с тем так ненавязчиво провела с ней огромную работу.

Вернувшись к мангалу, Валерий Павлович повязал поверх летних брюк фартук и открыл кастрюльку, в которой мариновалось мясо.

– Да ладно тебе…

– Именно так. Ты добилась того, что она заметно успокоилась и вновь стала ориентироваться на семью, но уже с другими внутренними установками. Я с первой же минуты почувствовал, что она полностью тебе доверяет.

– Не преувеличивай моих заслуг. Этого добился ты своими долгими беседами. И спасибо, что все же послушал меня и не стал навязывать ей таблетки.

– Дай бог, если она сумеет справиться без них… За Андрюху-то я спокоен, такие, как он, точно знают, чего хотят от жизни. Бывает – дуркуют, но к нашему брату точно не попадают.

Его телефон, оставшийся лежать на столике рядом с Варварой Сергеевной, издал два настойчивых «бум».

– Погляди, пожалуйста, кому там неймется.

Варвара Сергеевна взяла телефон.

– Андрей…

Доктор быстро вытер руки о фартук. Прочитав сообщение, он удивленно уставился на Варвару Сергеевну.

– Андрей просит прислать твой номер телефона и спрашивает, привязан ли он к карте «Сбербанка». Еще пишет: чтобы у налоговой не возникло ненужных подозрений, он раскидает платеж на несколько месяцев. Похоже, я многого не знаю… – Доктор сердито положил телефон на стол и вернулся к мясу.

– Валер, он обещал нас отблагодарить, если найдем жену, а я ни на чем не настаивала, – растерялась Варвара Сергеевна. – И, если честно, совсем об этом забыла.

– Ну что ж, его право. Раз так, собирайся в Рим, – пробурчал в ответ доктор.

– Поразительно! – рассмеялась Самоварова. – Я только что об этом подумала!

Внезапно свалившееся денежное вознаграждение, конечно, смутило обоих, но жизнь есть жизнь, и кто станет спорить, что при наличии денег (особенно незапланированных) у человека появляется существенно больше возможностей реализовать свои мечты.

– Ты думаешь, у ребят получится все склеить? – ловко нанизывая мясо на шампуры, спросил Валерий Павлович.

– Лучше в это верить. Не забывай про силу мысли! Надо дать этой семье еще один шанс.

– Судя по моим разговорам с Андреем, после всего случившегося он «обнулился». Характер его вряд ли изменится, но зато он готов учиться смотреть не мимо жены, а на жену.

От кусочков мяса, аккуратно нанизанных на шампуры, уже начал распространяться божественный аромат.

– Может быть, впервые в их долгой грустной жизни.

– Не такой уж и грустной! Дом построили, сына растят, а с деревом еще успеется.

Варвара Сергеевна достала было из кармана портсигар, но, подумав, положила его обратно.

Они с доктором снова говорили на разных языках – эмоции и логику так сложно примирить!

«Почему женщине, чтобы что-то поменять в отношениях с мужчиной, надо заставить его поверить, что он ее потерял?» – с горечью подумала она, а вслух спросила:

– Кстати, Андрей тебе что-нибудь говорил насчет Равшана? С чего это он вдруг изменил показания и забрал заявление?