За тридцать тирских шекелей - Корецкий Данил Аркадьевич

– Ну, значит, бумаги нужно привести в соответствие… Это же опасный зверюга… С ним все средства хороши…

– Я тоже так думаю, – кивнул Рутков. – Отправь пэпээсника и закрой дверь.

Лобов подошел к сержанту.

– Иди в машину, вызывай следственную группу. Скажи: при задержании особо опасных преступников оказано вооруженное сопротивление, один бандит убит. Именно так скажи! Запомнишь?

Первые слова сообщения очень важны: они попадают в сводку и формируют первоначальное представление о случившемся. А первоначальное впечатление очень важно и впоследствии может сыграть значимую роль!

– Не знаю… У меня голова закружилась, – еле вымолвил сержант. – Впервые при мне…

– Иди быстрей! И повтори, как я сказал!

Он закрыл дверь. Рутков вынул свой браунинг, передернул затвор, патрон вылетел, ударился о стену и закрутился по полу.

– Зачем это? – спросил Лобов, но подполковник не ответил. Сосредоточенно протер пистолет и вложил в руку великана.

– Вот так-то будет лучше…

Потом сдернул одеяло с кровати. Под ним оказалась крашеная блондинка, тоже голая и пьяная.

– Вставай и на выход! Сейчас показания давать будешь!

– Ка-акие-е пока-аза-ания? Ты кто ва-а-ще?

Она мало что соображала, ничего не видела и не помнила.

Зато прибывшая следственная группа увидела вполне очевидную картину: вооруженный преступник, ликвидированный при задержании. Ни у кого такая версия сомнений не вызывала, и следователь прокуратуры отразил в протоколе именно её. Только стажер Глумов смотрел на подкорректированное место происшествия пристальным взглядом и чуть заметно улыбался нехорошей, кривой улыбкой. И это Лобову не понравилось. Очень не понравилось!

Глава 6

Стажер Глумов

В Управление вернулись нескоро из-за обычной в таких случаях бодяги: применение оружия – это ЧП со всеми вытекающими последствиями! На место выезжал прокурор со своим следователем, наехало милицейское начальство, члены группы захвата писали объяснения. Правда, объяснения все одинаковые и малоинформативные: никто ничего не видел. Ибо в комнате, где разыгрались события, кроме Руткова и убитого был только Лобов. И то, прибежал он уже после выстрелов. Поэтому все так и объясняли: не был, ничего не видел, только слышал выстрелы. И временная подруга убитого Молотка примерно так же написала, только начало было другим: лежала под одеялом пьяная и спала…

Правда, стажер Глумов ничего писать не стал и с места происшествия ушел своим ходом, не дожидаясь окончания проверочных мероприятий. Поскольку он не был офицером милиции и официально в группу захвата не входил, на его присутствии никто и не настаивал. Но Рутков и Лобов насторожились: такое среди оперативников не принято! Впрочем, вначале было не до стажера.

Когда приехали в управу, то первым делом Рутков и Лобов попытались допросить Серпа. Тот, как и следовало ожидать, показания давать отказался, только матерился и угрожал оперативникам, особенно Лобову. Очевидно, ему было стыдно за проявленную слабость: правильный блатной не должен был под стволом мента ложиться на пол. А он лег, и значит, «потерял лицо»! Теперь ему следовало «отмываться», что он и пытался сделать.

– Ты, сука мусорская! – орал он на Лобова так, что на шее вздувались жилы. – Думаешь, я пушки твоей сраной испугался?! Да знаешь, сколько раз я на стволы ходил?! Я бы всю вашу кодлу порвал, если б трезвый… А я на ногах не стоял, вот и отрубился, упал на пол!

Если держаться этой версии, то вполне можно отмазаться от позора. Если, конечно, среди братвы не найдется авторитета, который в эту отмазку не поверит. И если менты не станут целенаправленно его форшмачить…

– А если бы ты один был, я бы тебя зубами загрыз!

– Если бы да кабы, во рту выросли грибы!.. – передразнил его Лобов. – Если бы не лег на пол, сейчас бы лежал в морге, рядом со своим брательником!

Это вызвало очередную вспышку ярости.

– За Молотка я еще спрошу! С вас с живых шкуру спущу и кишки наружу выпущу!

– Ладно, ладно, все грозятся, все нас пугают, – устало сказал Рудков. – Только мы как сидели в своих кабинетах, так и сидим, а где те, кто грозились?

Серп замолчал. Порыв ярости прошел, кураж испарился, и сейчас он напоминал простреленное колесо, из которого вышел воздух.

– Давай лучше по-существу поговорим, – продолжил подполковник. – Разбой на квартиру коллекционера признаешь?

– Ниче я не признаю, – сказал задержанный и отвернулся.

– Ну смотри, тебе жить!

На этом допрос закончили. Серпа отправили в камеру, а Лобов с Рутковым пошли в ближайшее кафе, поужинали в молчании и выпили водки для снятия стресса. Конечно, для подобных случаев оперативному составу УР хорошо бы иметь специальные расслабляющие таблетки, но таких таблеток пока не придумали, поэтому приходится использовать общедоступное средство.

– Не нравится мне Глумов, – сказал Рутков, когда ужин подходил к концу. – Уж больно у него физиономия была стрёмная и глазки бегали. Так всегда бывает, когда человек хочет какую-то гадость сделать.

Его предчувствия оправдались. На другой день стажер пришел смурной, будто с похмелья. Ни с кем не здоровался и старался не встречаться глазами. Уткнулся в бумаги и сидел молча.

– Слышь, Виталий, что случилось? – улучив момент, спросил Лобов. – Вчера убежал, нас не дождался, сегодня пришел – как будто тебя тут серьезно обидели … Что с тобой происходит?

– Да то, – не отрываясь от документов, ответил Глумов. – Хочу предупредить, что я за вас в тюрьму не пойду!

– Вот те на! – удивился Лобов. – А кто тебя приглашает в тюрьму? Да еще и за меня?

– За убийство безоружного тюрьма положена, – сказал стажер. – И вы это знаете!

– Какого еще «безоружного»? У него пистолет был!

– Вранье! Это пистолет Руткова! Он мне его в автобусе давал, когда мы на место ехали…

Лобов замолчал. Да, действительно, такой факт был. «Засветил» пушку Рутков зря. И взяли с собой стажера тоже зря. И теперь это действительно могло выйти боком.

– Какое тебе дело, Виталий? – сказал он. – Твое дело выполнять ту работу, которую тебе поручают. Помнить, что там было в автобусе, ты не обязан. Тем более подполковник о тебе заботился. А этот черт и без пистолета мог кому угодно голову отбить! Ели бы он на лестничную клетку выскочил и с тобой лицом к лицу столкнулся, так неизвестно, сидел бы ты здесь или вместо него в морге на каменном столе лежал…

– Мне это все не нравится, – по-прежнему глядя в сторону, сказал Глумов. – Я помню, как вы говорили, что «борзых» на месте надо стрелять. Я думал – это шутка, преувеличение такое. А сейчас увидел, что – нет! Еще когда мы туда ехали, подполковник сказал: чуть что – валить! Вот он его и завалил…

– И что? Тебе жалко этого бандюгана? Да на нем клейма негде ставить!

– Да не в том дело, жалко или не жалко… Дело в законности. А законом тут и не пахнет.

– Ничего себе! – удивился Лобов. – Это ты кино насмотрелся: «Следствие ведут знатоки»? Да я, если хочешь знать, вообще не слышал таких разговоров в наших кабинетах! Закон там, на улице, а к нам попадают уже те, кто закон нарушил! А почему мы должны его соблюдать? Нет, в общем-то, конечно, вроде как должны. Тем более за нами и прокурор надзирает, и суд потом свое слово говорит. Тут не забалуешь – приходится крутиться между должным и сущим. Но чтобы стажеры операм указывали, что надо закон соблюдать – это у меня впервые!

– Ну, лучше поздно, чем никогда, – сказал Глумов. – Короче, если меня вызовут и будут допрашивать под подпиской за дачу ложных показаний, то я расскажу все, как было.

– Ну, дело твое, – сказал Лобов и отряхнул ладони, как будто умыл руки. – А пока езжай к Николаевым и вызывай их на опознание. А Кате своей расскажи, что тебе очень жалко того негодяя, который чуть не изнасиловал ее и за малым не убил ее родителей! Кстати, вполне могло именно так закончиться… Ты не бывал в квартирах, где убили всю семью? Знаю, что не приходилось. Жуткое зрелище! И очень способствует формированию правильного правосознания…