Энн Райс - Невеста дьявола

– Другими словами, защищаешь их, – сказал Ларкин, указывая на тело на столе.

Как безропотно лежал там человек с открытыми глазами, и было видно, как подрагивают все крошечные органы. Такие маленькие ручки и ножки.

– Я не могу думать, когда плачет ребенок.

– А ты думай о перспективе, о важнейшем результате.

– Где Петир? Он, должно быть, обезумел из-за того, что случилось с Яном ван Абелем.

– Таламаска о нем позаботится. Мы ждем, чтобы ты начинала.

Невозможно. Она уставилась на человечка с маленькими ручками и ножками и крошечными органами. Только голова была нормальной, то есть обычного размера.

– Четверть размера тела, если быть точным.

Да, знакомая пропорция, подумала она. Объятая ужасом, она не могла оторвать взгляд от лежащего. Окна затрещали под напором толпы, и почти в ту же минуту она хлынула в коридоры Лейденского университета. Вбежал Петир.

– Нет, Роуан. Не делай этого.

Она вздрогнула и проснулась. На лестнице раздавались шаги. Она выбралась из постели.

– Майкл?

– Я здесь, дорогая.

В темноте появилась огромная тень, запахло морозом, а затем теплые дрожащие руки обхватили ее, и к лицу нежно прижалась колючая щека.

– Господи, Майкл, прошла целая вечность. Почему ты меня оставил?

– Роуан, милая…

– Почему? – всхлипывала она. – Не позволяй мне быть одной, Майкл, прошу тебя, не отпускай меня.

Он укачивал ее в объятиях.

– Тебе не следовало уезжать, Майкл. Не следовало. – Она плакала, сама не понимая, что можно и что нельзя говорить, и наконец просто покрыла его поцелуями, наслаждаясь солоноватым привкусом шершавой кожи и неуклюжей нежностью его рук.

– Скажи, что случилось? Что на самом деле произошло?

– Просто я люблю тебя. А когда тебя здесь нет, мне кажется… будто ты всего лишь моя фантазия.

Она еще не совсем проснулась, когда он осторожно соскользнул с кровати. Она не хотела, чтобы тот сон вернулся. Еще минуту назад она лежала рядом с Майклом, уютно прижавшись к нему и крепко держа его за руку, а теперь он встал с постели, и она украдкой наблюдала, как он натягивает джинсы и втискивает голову в узкую горловину свитера.

– Не уходи…

– Звонят в дверь, – сказал он. – Мой маленький сюрприз. Нет, не вставай. Это посылка, которую я отправил из Сан-Франциско. Ничего особенного. Так, пустячок. Поспи еще.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, а она нетерпеливо притянула его к себе за волосы и, почувствовав запах теплой кожи, поцеловала гладкий, твердый как камень лоб. Она не понимала, почему ей так приятно ощутить эту твердость и влажность теплой кожи – настоящей кожи. Она крепко поцеловала его в губы.

Не успел он оторваться от ее губ, как сон вернулся…

– Что это? Неужели оно живое? Я не хочу видеть этого карлика на столе.

Лемле, в халате, маске и хирургических перчатках, уставился на нее из-под кустистых бровей.

– Вы даже не в стерильном костюме. Подготовьтесь к операции – вы мне нужны.

Лампы нацелились на стол, как два безжалостных глаза.

Это существо с миниатюрными органами и большими глазами…

Лемле держал что-то в щипцах. А маленькое тельце в клубящемся инкубаторе рядом с операционным столом было всего лишь погруженным в сон недоразвитым плодом с рассеченной грудной клеткой. Кажется, в щипцах зажато сердце. Каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое.

– Нам придется работать быстро, пока ткань находится в оптимальном…

– Очень сложно перейти барьер, – сказала женщина.

– Но кто вы? – спросила Роуан.

У окна сидел Рембрандт – старый, усталый, с всклокоченными волосами и похожим на картошку носом. Она спросила, что он об этом думает, а он лишь поднял сонный взгляд, а затем взял ее руку и положил ей на грудь.

– Я знаю эту картину, – сказала она. – Молодая невеста…

Роуан проснулась. Часы пробили два. Она подождала, не открывая глаз, думая, что сейчас последуют другие удары – наверное, не меньше десяти, – и это будет означать, что она проспала все на свете. Но всего два? Это слишком поздно.

Откуда-то издалека доносилась музыка. Играл клавесин, аккомпанируя низкому голосу. Звучал неторопливый, скорбный рождественский гимн, один из старых кельтских гимнов о младенце в яслях. Аромат хвои, чуть сладковатый, смешивался с запахом горящих поленьев. Как тепло и уютно.

Она лежала на боку и смотрела, как на стеклах постепенно застывает узорчатый иней. Очень медленно из воздуха начала выплывать фигура мужчины, стоящего спиной к окну, со сложенными на груди руками.

Она прищурилась, наблюдая за процессом: смуглое лицо с блестящими зелеными глазами, сформированное миллиардами крошечных клеток, становилось все отчетливее. Джинсы и свитер скопированы идеально, до мельчайших деталей, как на фотографиях Ричарда Аведона, где можно различить каждый волосок на голове. Он опустил руки и приблизился к ней, передвигаясь вовсе не бесшумно. А когда он наклонился, она разглядела на его коже поры.

Значит, мы ревнуем, вот как? Она коснулась его щеки, лба – точно так, как дотрагивалась до Майкла, и ее пальцы не провалились в пустоту: под ними словно было живое тело.

– Солги ему, – тихо произнес он, едва шевеля губами. – Если любишь его, солги.

Ей казалось, что она почти ощущает дыхание на своем лице. А потом она увидела, что силуэт Лэшера стал полупрозрачным и сквозь него вновь просвечивает окно.

– Не исчезай, – попросила она. – Побудь еще немного.

Но видение дернулось и поплыло в воздухе, как газетная вырезка, пойманная ветром. Она почувствовала охватившую его панику, удушливые волны которой докатились и до нее.

Она протянула руку, чтобы схватить его запястье, но пальцы сжали пустоту. Порыв воздуха обдал ее жаром, пролетел над кроватью, раздул шторы и осел белым инеем на оконном стекле.

– Поцелуй меня, – прошептала она, закрывая глаза. Ее лица и губ словно коснулись прядки волос. – Нет, этого мало. Поцелуй меня.

Он медленно собрал оставшиеся силы, и его прикосновение стало более ощутимым. Сказывалась усталость после материализации. Усталость и испуг. Его собственные клетки почти полностью прошли молекулярное слияние с чужеродными клетками. Где-то должен быть остаток после реакции, или мельчайшие частички материи разбились в такую мелкую пыль, что проникли в стены и потолок точно так, как он проникает в них.

– Поцелуй меня! – потребовала она и почувствовала, как ему трудно. Но уже через секунду невидимые губы прижались к ее губам и невидимый язык проник ей в рот.

«Солги ему».

«Да, конечно. Я ведь люблю вас обоих…»

Он не слышал, как она спустилась. В холле было сумрачно и тихо. В центральном камине зала пылал огонь. Кроме того, зал освещали развешанные на ели гирлянды с маленькими мигающими лампочками.