Алана Инош - Слепые души

 – Ну, чего ты так смотришь? Шрамы украшают мужчину.

 – Шрамы – может быть, но не фингалы, – говорю я. И задаю интересующий меня вопрос: – Слушай, ты хотел о чём-то поговорить... Может, скажешь? А то я теряюсь в догадках.

 Он молчит, мнётся. Потом говорит:

 – Да ладно... Тебе сейчас нельзя много разговаривать, ты ещё слабенькая.

 «Не такая уж и слабенькая, если сумела загнать Якушева обратно в пекло», – хочу я сказать, но раздумываю. Иногда, знаете ли, даже приятно быть слабенькой. Но мне всё равно хочется узнать, что хотел сказать Костя, и я настаиваю:

 – Послушай, ну, скажи... А то это не будет давать мне покоя.

 Что же хотел сказать Костя, наверно, нет и надобности рассказывать: об этом не так уж трудно догадаться. Что я ему отвечу, догадаться чуть-чуть сложнее. Приминая ладонью ёжик на его макушке, я говорю:

 – Я не знаю, Костенька... Пока ничего не могу тебе сказать. Когда я была там, я кое-что узнала... Но пока не решаюсь делать выводы. Мне нужно время, а сколько – не знаю. Пока я думаю, ты успеешь встретить десять девушек, а может, и жениться. Вариантов куча. А вариант со мной слишком неопределённый.

 – Сколько тебе нужно времени? Десять лет? – спрашивает он.

 – Ну, может, и не десять... Чуть меньше.

 – Если меньше десяти, то это ещё ничего. Подождём.

 Наверно, он пошутил, думаю я. А если серьёзно, то это противостояние с Якушевым отняло у меня массу сил, я вымоталась и потеряла двух близких людей – точнее, трёх, считая Нику. Впрочем, у меня остался близкий человек в лице Дианы, а Ника должна освободиться, но захочет ли она меня видеть? Ещё есть маленькая девочка с букетом полевых цветов, но ведь не может она родиться от непорочного зачатия – у неё должен быть и отец. Но думать сейчас над всеми этими вопросами у меня нет сил, и я вздыхаю, закрыв глаза:

 – Я что-то немножко устала, Костя.

 Он поднимается.

 – Ну, тогда...

 – Нет, не уходи, посиди со мной ещё минут пять просто так, молча, – прошу я. – Ничего не говори, просто побудь со мной.

 Как хорошо лежать, прильнув щекой к его руке! Просто чувствовать её тепло, не думая ни о каких значениях и последствиях. Все вопросы я решу потом, обо всём подумаю и во всём разберусь, а сейчас я хочу просто отдохнуть.

Глава 26

 Сегодня, в день рождения Альбины, мы с Дианой едем на кладбище. Да, теперь я называю её просто Дианой, потому что мы заключили соглашение: она бросает курить, если я в обращении к ней буду опускать отчество. Я своё слово держу, и она как будто пока что тоже.

 Как будто по заказу, сегодня с самого утра стоит хорошая погода. Вчера подморозило и выпал первый снег, скрыв под собой надоевшую осеннюю грязь, а сегодня солнечно, хотя и морозно, и снег не тает. В пронзительно свежем воздухе звенит хрустальная грусть, озябшие бутоны роз жмутся к моей щеке, а чистое спокойное небо смотрит с холодной улыбкой на людскую суету. «Куда вы так спешите, люди? – как будто спрашивает оно. – Вам всё равно не успеть всего, всегда остаются недоделанные дела, забытые обещания, несказанные слова, нереализованные идеи и не рождённые дети». Хочется быть как это небо – недосягаемой, невозмутимой, далёкой от земной жизни, но человек не может быть небом: он всегда будет на земле.

 Чёрный ботинок со скрипом встаёт на белый снег: Диана выходит из машины и поднимает лицо к моим окнам. Я спускаюсь по лестнице вниз и выхожу на крыльцо прежде, чем она успевает нажать кнопку домофона.

 – Быстро же ты, лапушка! – удивляется она.

 – Я уже давно готова, – говорю я.

 И вот, я снова смотрю в лицо Альбины, которого я никогда не знала при её жизни. Она была такой задолго до того, как мы встретились, когда в её жизни ещё не было меня, люди видели её такой и восхищались. Странно, но это лицо чужое мне, оно не вызывает у меня тех чувств, которые вызывало другое её лицо, менее красивое, но именно то, с каким я её и полюбила. Конечно, по большому счёту, дело совсем не во внешности: настоящая Альбина совсем не такая. Какая она на самом деле, я видела, когда была ТАМ.

 – Ох, Алька, – вздыхает Диана.

 Хоть я и помню, что слёзы нарушают покой ушедших в Город, но я не могу, просто не могу! Больше я не увижу на экране своего телефона её имя и не услышу её голос. Диана кладёт свой букет, я опускаю рядом свой, а между цветами пристраиваю жёлтого плюшевого утёнка. 

 Присыпанные снегом ели кладбищенской аллеи выглядят совсем по-новогоднему, в воздухе – зима. Сняв перчатку, Диана сжимает мою руку, а ели провожают нас понимающим молчанием: они давно растут здесь, и мимо них прошло много людей, проводивших своих близких и любимых в последний путь. И вот сейчас идём мы.

 – Здесь так хорошо, тихо, – говорит Диана. – Вот бы здесь отдохнуть... Я так устала! Что ты так на меня смотришь, лапушка?

 Вместо ответа я останавливаюсь посреди аллеи и обнимаю её. Слёзы душат меня, но это оттого, что она бесконечно дорога мне – она, которой подчинённые боятся как огня, с которой мужчины едва ли могут потягаться, и о которой Галя сказала однажды: «Как ты сумела её приручить?» Я делаю то, что не осмелился бы сделать, пожалуй, больше никто – тру и грею ладонями её уши с заросшими дырочками от серёжек, потому что она не признаёт шапок, какой бы трескучий мороз ни стоял. Мне она позволяет эту вольность, закрыв глаза и улыбаясь, но будь мы на работе, ни о чём подобном не могло бы быть и речи. Там она единовластная царица, а я – одна из её подданных, причём далеко не самая приближённая. И там она ни за что бы не позволила себе сказать:

 – Человечек ты мой родной, Настёнок мой... Ты не волнуйся, на  т а к о й  отдых я пока ещё не собираюсь, я ещё покручусь – если, конечно, на небесах не прописано для меня иного. Вот только не знаю, для кого я всё это буду делать...

 – Для Али, – говорю я. – Она скоро снова родится.

 Она смотрит на меня почти испуганно – она, ничего и никого в жизни не боявшаяся.

 – Откуда ты знаешь?

 Я возвожу глаза к холодному чистому небу:

 – Я побывала ТАМ, потому и знаю. Я там много чего узнала.

 – И где она родится?

 – Здесь.

 До боли стиснув мою руку, Диана шепчет:

 – Ты хочешь сказать, что она родится... у тебя?

 С днём рождения тебя, Аля. Эта дата принадлежит уже твоей прошлой жизни, но новой даты мы пока ещё не знаем и потому поздравляем тебя с твоим старым днём рождения. Сегодня мы побывали у тебя на кладбище и оставили тебе эти прекрасные цветы, а я оставила утёнка: только ты меня так называла. После кладбища мы зашли в церковь и поставили две свечки – надеюсь, их свет дойдёт до тебя. День сегодня по-зимнему морозный и ясный, а снег сделал улицы опрятными и светлыми. В такой хороший день не хочется грустить, но нам грустно, потому что тебя нет с нами. Мы с Дианой провели этот день вдвоём, обедали в кафе и гуляли в парке. Я уже хорошо себя чувствую и не сегодня – завтра опять пойду на работу. Всю заботу, которой Диана окружала тебя, она теперь обрушила на меня, и признаюсь тебе откровенно: если бы она была мужчиной, то я, может быть, даже вышла бы за неё замуж, потому что она очень сильный и надёжный человек – пусть иногда резкий и очень часто жёсткий, требовательный и суровый, но она органически неспособна на подлость и предательство, с ней чувствуешь себя под защитой. Несмотря на её такой нелёгкий и колючий характер, в моём сердце живёт к ней очень тёплое чувство, но я не говорю ей об этом вслух: между нами не принято говорить о таких вещах. Вот и сегодня, когда она уходила от меня вечером, мне показалось, будто она хотела что-то сказать; мы обнялись, она прижалась своей щекой к моей и так ничего и не сказала, только больно сжала мои пальцы. Думаю, она и не скажет – уж такова она.