Питер Страуб - Мистер Икс

Иными словами: я задумываюсь, начал ли он ощущать легкое – как от слабых электрических разрядов – нарастающее покалывание, бегущее вверх по рукам к груди. Интересно, пересохло ли у него во рту, начали ли светиться цветные полосы на его рубашке и трепещущие желтые и красные гроздья воздушных шариков. Может даже, этот мальчик-ангелочек в праздничном наряде уже почувствовал, как растет напряжение в самом сердце мира, однако пока он понятия не имеет о страдании, во весь опор летящем к нему. Он еще не видел первых озорных язычков синего пламени.

Тети и дяди, бабушка и мама, должно быть, все утро готовили праздник Кто-то надул шарики и притащил стремянку, чтобы привязать их к бельевым веревкам. Бумажную скатерть с нарисованными тортами и свечками разложили на большом столе – на ней выстроились картонные тарелки, пластиковые стаканы и приборы. (Теперь, когда я знаю, как им удалось заполучить всю эту утварь, мне искренне жаль владельца местного дешевенького супермаркета.) Кувшины свежего лимонада и вишневого компота, тарелки с разной вкуснятиной заполняли почти все свободное пространство большого стола. Тетя Нетти приготовила запеканку с тунцом, тетя Мэй принесла целый поднос жареных цыплят, а Куинни испекла свой коронный сладкий картофельный пирог. Жившие напротив затворники дядя Кларенс и тетя Джой соизволили выйти из своего дома – столь запретного и так странно пахнущего, что я до дрожи страшился заходить туда. Кларенс принес с собой банджо. Джой пожертвовала буханку собственноручно испеченного чернооливкового хлеба. Стар приготовила желе из лайма и праздничный торт – восхитительное лакомство с шоколадной глазурью. Я помню Тоби Крафта (лицо его в тот день было таким бледным, что напоминало доброго призрака Каспера), с важным видом расхаживавшего вокруг стола и похлопывавшего гостей по спинам.

Они болтали, сплетничали, рассказывали байки и подначивали друг друга, с аппетитом уминая жареных цыплят. Больше никаких подробностей не припоминается – их затмила разразившаяся катастрофа. То, что с фотографической отчетливостью сохранилось в моем сознании, – образ, диссонирующий со всем окружающим, и он буквально въелся в мою душу.

Это началось с внезапного осознания тепла и особого света. Никогда раньше я не замечал такой густой и трепещущей субстанции, которая льется сверху и заполняет мир. Я увидел, как блестящая кожа на тыльных сторонах ладоней моей матери впитывает это свечение. Потом подо мной разверзлась земля, и я отвесно полетел вниз – прочь от праздничного стола, застигнутый врасплох и не успевший испугаться. Падение прекратилось, и я очутился в большой неопрятной комнате. Книгами был завален стол, книги стопками поднимались с пола. Где-то в отдалении злой голос что-то напыщенно говорил о дыме и золоте. Взгляд мой упал на каминную полку. Там я разглядел поникшую ветку папоротника по соседству с чучелом крадущегося лиса под стеклянным колпаком; по другую сторону стеклянного острога лиса маячили туда-сюда противовесы медных часов. Меня швырнуло в прошлое: я был в музее прошлого.

Тут же все изменилось, и я опять не успел отреагировать. Во временном промежутке между двумя половинками секунды с неизмеримой скоростью я проделал путешествие обратно – в настоящее, на свой стул за праздничным столом. В мгновение короче удара сердца, когда я увидел солнечный свет, упавший на руки мамы, дядя Джеймс продолжал рассказывать ту же байку дяде Кларку, и тетя Мэй продолжала улыбаться и слушать похвалы ее жареным цыплятам – я додумываю все эти подробности, чтобы подчеркнуть абсолютную нормальность, мирное обыкновение той сцены, но помню я лишь описанное выше. К тому моменту ощущения моего тела, должно быть, почти достигли предела напряжения.

– Ты вдруг вылетел из-за стола, – говорила потом Стар, в сотый раз пересказывая историю, чтобы помочь самой себе справиться с воспоминаниями. – Я спросила, что случилось, но ты прижал ладони к глазам и побежал. Тоби попытался поймать тебя, но ты увернулся и налетел на эту дурацкую лестницу. Она свалилась – не пойму, откуда в тебе, таком крошечном, такая сила, – так вот, стремянка рухнула на стол, рядом с моей мамой. Закуска вся взлетела вверх. Кларенс как раз наливал себе в стакан вишневый компот, и кувшин спикировал прямиком в торт. Добежав до края стола, ты повалился на землю и вдруг вытянулся в струнку, как доска. Судороги были такие сильные, что подбрасывали тебя над землей. На губах появилась пена. Я бросилась к тебе, на ходу услышала, как дядя Кларк заикнулся о бешенстве, и влепила ему подзатыльник, не сбавляя шага. Какие-то гости так увлеченно охали, ахали и хлопотали вокруг твоей бабушки, что даже не смотрели на тебя! Клянусь, я сама так перепугалась, что едва не отключилась. Я обняла тебя, но успокоить твои судороги мне не удавалось. Затем ты обмяк. Я подхватила тебя и отнесла в кровать. Вскоре пришли Нетти и Мэй, пощупали твой лоб и стали трещать, рассказывая мне обо всех, у кого были подобные припадки. Я терпела, сколько могла, а затем выставила их вон. Доктор сказал, что причиной случившегося могло быть что угодно. Перевозбуждение. Обезвоживание… Он поднял тебя, посадил себе на колени и сказал: «Нэдди, твоя мамочка говорит, ты закрыл руками лицо перед тем, как начался приступ. Тебя что-то испугало, ты увидел что-то страшное?»

Сколько лет мне было, когда она прибавила к рассказу вот это? Восемь?

– Ну, я так поразилась, потому что тоже думала об этом. Но ты был слишком мал, чтобы ответить, и вряд ли помнил, что случилось. Однако, сынок, ты так же закрыл руками глаза и на следующий год, и в пятый день рождения все повторилось. Ты увидел что-то страшное?

Никогда я не рассказывал Стар, что происходило во время моих «припадков». Долгое время я не знал, как описать те видения, а позже просто боялся, что меня сочтут сумасшедшим. Уже то, что люди видели меня корчащимся на земле, было ужасно – и было бы еще хуже, если б они узнали, что творилось во мне.

Даже теперь, когда пишу эти строки, я словно пытаюсь собрать наполовину рассыпавшуюся мозаику событий и ощущений. Множество узоров и образов на первый взгляд вполне подходят друг другу, но даже после того, как общий план-эскиз всей картины прорисовывается, нет уверенности в том, что это не плод моего воображения. Нечто зыбкое, где-то на грани реальности, какие-то мужчины и женщины то ли присутствуют на недостающем отрезке, то ли нет. Кто-то улыбается, кто-то как будто застыл в изумлении или потрясении. Остальные смотрят в сторону, отводят взгляды: возможно, они решили игнорировать загадочное событие либо еще не заметили его?

6

Мозаика воспоминаний о моем третьем дне рождения никогда не будет полностью восстановлена. К невидимым ее границам подходят люди: тетушки и дядюшки, бабушка и Тоби Крафт. Они вглядываются в никуда, в пустоту. Мама держит меня на руках, но мама всегда отворачивается.