Ирина Щеглова - Большая книга ужасов 2014 (сборник)

Ознакомительный фрагмент

Я ткнул утконоса пальцем в нос. Он оказался на удивление упругим.

— Твой, что ли? — спросил Баркова.

— Не, Лины.

Оказывается, сокращенное от Аполлинарии — Лина. Интересно, а мне ее так можно называть? Нет, мне, наверное, нельзя…

— И зачем тут сушеный недозверь нужен? — задал я вполне логичный вопрос.

— Не знаю, — осторожно сказал Барков. — Может, для того, чтобы сглаз отваживать?

— Что отваживать? — не понял я.

— Сглаз.

— Что такое «сглаз»? — снова не понял я.

— Сглаз — это когда к тебе неудачи привязываются, — пояснил Барков. — Видимо, Лина увлекается мистикой. А может, и нет.

— Чем?

— Мистикой. Если хочешь, я расскажу…

Рассказать Барков не успел — в рубку протиснулась обладательница мумифицированного яйцекладущего млекопитающего. Интересно, что у них на «Блэйке» произошло, если Барков знает про какие-то там сглазы? Я вот не знаю. Надо будет как-нибудь расспросить его поподробнее.

Груша с трудом уместилась в центральном кресле и приняла шкиперский вид. Наверное, сейчас толканет какую-нибудь затертую космическую присказку, типа «спокойной плазмы», или «семь футов под килем», или даже «порвем пространство на британский флаг»…

И Груша меня не подвела.

— Ну что, покойнички, полетели? — спросила она и, не дожидаясь ответа, активизировала автопилот.

Здорово! «Ну что, покойнички, полетели?» Если верить легенде, именно так сказал легкомысленный капитан «Королевы Мэри», после чего круизер исчез где-то в районе Синей Колыбели. Вместе с двумя тысячами пассажиров.

Завыли насосы, со всех сторон в рубку потекла густая розовая субстанция.

— Что это?! — дернулся Барков.

— Ничего страшного, — успокоила Груша, — просто амортизационная жидкость. Неудобства временные, только на период первичного ускорения. Вы быстро привыкнете.

Груша премило поморгала, достала баллончик и вбрызнула в глаза жидкие линзы.

— Дай мне… — потянулся было и я, но Груша баллончик спрятала.

— Она прибывает, — сообщил сбоку Барков.

Розовые сопли действительно прибывали с угрожающей скоростью. Они были холодные, неприятные и добрались мне уже до подбородка.

— Корыто… — ругнулся я. — Чтоб это корыто провалилось…

Я захлебнулся.

С подобными устройствами я дела еще не имел, однако знал, что тут главное не дергаться и не задерживать дыхание, а то очень неприятно утонешь. А надо утонуть приятно. Поэтому я смело вздохнул и задышал — амортизационные сопли были насыщены кислородом, в них можно было не то что дышать, в них можно даже жить. По вкусу они напоминали клюквенный кисель, и питательность примерно такая же.

Справа от меня уверенно работала с сенсорным пультом Груша, а еще правее извивался Барков — пытался задержать дыхание. Но пытался недолго — Груша не глядя стукнула его кулаком в грудь, и Барков вздохнул.

Сопли заполнили всю рубку, нос корабля стал задираться, нацеливаясь в небо. Скоро он задрался окончательно, пошел обратный отсчет. Когда приятный механический голос произнес «зеро», «Чучундра»… пардон, «Валендра» рванула вверх.

Мы пропороли атмосферу, пропороли все орбиты и прыгнули к Луне. Причем почти в нее воткнулись — автопилот переложил курс буквально секунды за две, «Чучундра» пронеслась над пятнистыми кратерными просторами. Наконец мы вышли в космос.

Двигатели умолкли, под ногами чавкнуло, и сопли стали убывать.

Идем на Европу.

Глава 3. Поцелуй кувалды

Это так только красиво называется — гляциология.

Вроде как название благородное и что-то за ним такое есть, вроде как наука. На самом деле гляциология оказалась удивительно муторным и чрезвычайно скучным занятием.

На следующий день после прибытия, не дав ни вздохнуть, ни оглядеться, нас отправили на работу. Провели к лифтам и опустили в тусклые ледяные глубины Европы. Ни самой Европы, ни Юпитера мы не увидели. Зато увидели скучный стандартный холл, заставленный пластиковыми боксами, со множеством дверей и небольшим количеством людей, деловито снующих туда-сюда.

Один из людей, здоровенный широкоплечий бородатый мужик, подошел к нам.

— Карасюк — руководитель станции «Пири», — представила нам великана Груша.

— Здравствуй, Полечка, — улыбнулся Карасюк. — Это твои человеки?

— Это мои землеройки, — подтвердила гадкая Полечка.

Карасюк протянул ей руку и пожал. Потом и нам тоже пожал. Подковы бы ему гнуть, а не руки жать.

— Ты тут, Полечка, сама, пожалуй, разбирайся, — сказал Карасюк. — У меня дел много, орбита гуляет. Выбирайте любые каюты, берите любое оборудование на складе, а меня не отвлекайте. Договорились?

— Договорились, Карасюк.

— На сколько прилетели?

— Ненадолго. Так, на пару месяцев.

Вот уж что мне совсем не понравилось. Провести два месяца в ледяном санатории не входило в мои планы. Но виду я не подал. Там посмотрим.

— Это и есть Европа? — недоуменно спросил Барков, оглядываясь по сторонам.

— Европа там, — начальник гляциологов Карасюк указал пальцем в потолок. — А тут у нас не Европа, у нас тут…

И он сказал слово, которое употреблять в обществе не дозволено. Произнеся его, Карасюк от души расхохотался. И Груша рассмеялась. И я вдруг представил, как Груша с Карасюком сидят где-нибудь в буфете оперного театра и смачно и с удовольствием употребляют это и другие не очень приличные слова. Не знаю, с чего вдруг у меня возникло такое видение.

— Да, ребята, Европа и есть, — уже по-нормальному объяснил Карасюк. — Гляциологическая станция. От нас до поверхности почти полкилометра, и еще километр до океана. — Здоровяк указал пальцем в пол. — До океана мы еще не дошли, но через три года дойдем. И тогда… — Карасюк мечтательно закатил глаза.

А я никакого энтузиазма по поводу океана Европы не испытывал. Ну, добурятся они до океана, отыщут там каких-нибудь своих инфузорий. Назовут их своими именами, напишут книжки и будут думать, что осчастливили человечество.

В моем воображении возникла омерзительного вида микроскопическая сороконожка с большими глупыми глазами и толстым пузом. Сороконожка барахталась в реликтовом бульоне, пожирала других таких же сороконожек и носила громкое и гордое имя «Apollinarius Imbecillus».

И дальше что? Дальше скукота, хоть в лед живьем зарывайся.

— А пока мы пробиваем горизонтальные штреки, — вернул меня в макромир Карасюк. — Ладно, Полечка, мне пора.

Начальник станции с удовольствием пожал нам руки еще разок, после чего куда-то убежал.