Мария Барышева - Увидеть лицо

Алина плюхнулась на свободный стул и вытянула ноги, по-старушечьи закряхтев. Женька заботливо налила ей пива.

— Выпей, детка, и тебе будет счастье.

Алина вздохнула и окунула губы в пухлую пивную пену. Тамила, задорно тряхнув пышным хвостом перекисно-водородных волос, расправилась со второй стопкой коньяку, после чего извлекла свой телефончик-раскладушку и начала быстро нажимать на кнопки.

— Завтра в одиннадцать откроемся! — заявила она.

— Толик сказал — в десять, — Алина зевнула.

— Да пошел он! Такой график устанавливает — на голову не одеть! Мы не железные! К тому же, завтра в десять здесь никого не будет. Вообще раньше часа никто не появится! Я лучше буду спать дома, чем здесь!

Алина снова зевнула и отвернулась, с кротким отвращением разглядывая зал «Чердачка» и оставшихся посетителей, барную стойку, закопченный потолок, пивные лужи, стены, стилизованные под старое дерево, и искусственную неряшливую паутину, протянутую вдоль стен под потолком. Настоящей здесь быть не могло — ни один паук не протянул бы в угаре «Чердачка» и пяти минут.

Внезапно она ощутила такой резкий и жаркий прилив ненависти, что у нее свело скулы. Она ненавидела это место всеми фибрами души, каждой клеточкой своего тела, пропитанного табачным запахом — таким стойким, что от него не отмыть волосы и не отстирать одежду. Ей отчаянно захотелось расколотить окна, разнести бар в щепки и поджечь, пошвыряв в костер этих оставшихся алкоголичных мужичков и Толика вместе с его «опелем». И Тамилку туда же вместе с ее телефоном. Она ненавидела их всех. Разве такой жизни она для себя хотела?! Вонючий дешевый бар, беготня с кружками и бутылками, пьяные свары, пошлые комплименты и заигрывания, пивные лужи… и все это по кругу, изо дня в день, беспросветно… Зачем? Для чего это все?

Зачем она проснулась?!

Там, несмотря ни на что, она была чем-то значительным.

Вернее, стала чем-то значительным.

Там ее любили…

Это сон, Аля! Всего лишь сон! Нет этого! И быть не может!

Чье-то прикосновение выдернуло ее из яростно-безнадежных мыслей, она повернула голову и вопросительно посмотрела на Женьку.

— Ты что-то плохо выглядишь. Что врач сказал?

— Врач сказал в морг.

— Алька, я серьезно! Что-то ты… — Женька нахмурилась, пристально вглядываясь в ее лицо. — Ты какая-то не такая…

— После пятницы мы все какие-то не такие. А точнее — никакие.

Женька покачала головой.

— Да нет. Странно… у меня такое ощущение, будто я тебя год не видела. Ты как-то изменилась… не внешне, а… У тебя взгляд какой-то другой.

Алина хмыкнула, ставя на стол пустую кружку. Она заметила короткий взгляд Тамилы, который та бросила на нее поверх очередной стопочки, и улыбнулась ей с раздраженным выражением: «Чего надо?!» Тамила пожала плечами и отвернулась.

— Год не видела… Неужели я за пару дней так постарела? Мне казалось, что годы обошлись со мной благосклонно. Ах, как я ошибалась!.. — заблажила Алина, и Женька пихнула ее в бок.

— Тихо ты! Возьмем еще пива, а? Неохота домой. Вовка спит… Посидим, помечтаем о нашем ресторанчике…

— Нет. Не хочется. Ты знаешь, Жень, в последнее время мне кажется, что не о том я мечтаю, на самом деле. Не это моя мечта.

Алина не стала уточнять, что «последнее время» состоит лишь из пятнадцати минут — в этом мире. И четырех дней в другом. Оказывается, и во сне можно изменить свое мировоззрение.

Если это был сон…

Конечно же, сон. Посмотри на себя в зеркало. И потрогай свою шею. Ты жива. И ты — стандартная волжанская мышь!

— Ты мужика что ли нашла, наконец? — удивленно вскинула черные брови Женька, усмотревшая только одну реальную причину столь неожиданной перемене, произошедшей с подругой. Алина неопределенно покачала головой.

— Если честно, я не знаю. Но… Слушай, Женьк, а чтоб ты сделала, если бы была красивой, богатой, встретила бы любимого человека, а потом проснулась и обнаружила, что ничего этого нет, да и в зеркале черт знает что?!

Женька подергала себя за вьющуюся черную прядь, выбившуюся из-под заколки, задумалась, потом очень серьезно сказала:

— Наверное, покончила бы с собой.

Перед тем, как пойти домой, она забежала к Женьке за бумагами. Они жили в одном подъезде, знали друг друга с детства, но по настоящему крепко сдружились только пару лет назад, когда Женькин муж, крепко приняв на грудь, в очередной раз решил поучить жену уму-разуму, но в ту ночь не ограничился стенами родного дома, а выгнал ее на подъездную площадку в одной ночной рубашке. На Женькины истошные крики прибежала только Алина, грозно-испуганно размахивая скалкой, коей и стукнула «учителя» прямо по темени прежде, чем успела сообразить, что делает. Отец семейства надолго задумался на полу, после чего был увезен на «скорой» с диагнозом «упал с лестницы». Домой он уже не вернулся — еще в больнице его навестил Женькин двоюродный брат, весьма кстати вернувшийся из армии, и вдумчиво объяснил, что бить жену нехорошо. Дело кончилось удивительно мирным разводом — побитый муж даже не стал претендовать на квартиру, удивив этим и Женьку, и Алину. Они не знали, что Женькин брат навестил его еще раз, теперь уже с друзьями, и мягко намекнул, что отбирать у его сестры и племянника квартиру тоже будет очень нехорошо.

Сама Алина тоже была в разводе. Она тихо вышла замуж спустя три года после окончания школы, так же тихо развелась через полтора года и теперь вела тихую скучную жизнь в одиночестве этажом ниже. Недолгая семейная жизнь канула в Лету без остатка, и иногда ей даже казалось, что она никогда не была замужем. Лицо мужа позабылось, и довольно часто она даже не могла вспомнить его имени: то ли Леша, то ли Костя. В сущности, это не имело никакого значения.

— По-моему, я потолстела, — хмуро заметила Женька, критическим взором оглядывая себя в полуосвещенное зеркало. Алина отрицательно покачала головой. Женька была пухленькой, как говорят, «сочненькой», но толстой ее назвать было никак нельзя. И потолстевшей тоже.

— Тебе кажется.

— И все-таки, надо меньше пить пива. Переходить на вино.

— Между прочим, я читала одну статью, так там сказано, что в ста двадцати граммах вина содержится столько же калорий, сколько в двухстах пятидесяти граммах пива.

Женька недоверчиво посмотрела на нее.

— Да? Удивительно, как ты еще находишь силы что-то читать! Меня хватает только на телевизор. Ты почему не спишь?!

Последние слова относились к маленькой фигурке, вышедшей из спальни. За фигуркой по полу волочилось одеяло. Алина включила свет, и пятилетний Вовка сердито заморгал, словно потревоженный совенок.