Мрази - Джек Кетчам

когда содержание видеозаписей стало общеизвестным. За два года, прошедшие после суда над ним, она не видела его и не слышала о нем. Только то, о чем писали в газетах или сообщали в теленовостях. У нее не было ни одной его фотографии, и ни одной их совместной. Только фото матери, отца, их миниатюрного пуделя Саши и ее сестры Талии.

Известие пришло от заключенной по имени Фелисити. Они хорошо знали друг друга. Три месяца назад Фелисити и Шерри смоделировали черные платья для коктейлей для вечеринки по случаю дня рождения Шерри. Другая заключенная сфотографировала их и продала фото в газеты. Они не возражали. На фотографиях они хорошо выглядели. Фелисити признала себя виновной по четырем пунктам обвинения в похищении, насильственном удержании, сексуальном насилии и причинении телесных повреждений вместе со своим сожителем Джимми. Признание вины было ошибкой для них обоих. Как не раз говорила ей Шерри, ей следовало согласиться на сделку.

- Мне жаль, Шерри, - сказала она сейчас. Только это. - Мне жаль.

Фелисити никогда не была склонна к эмоциям.

Шерри упала на кровать и разрыдалась.

Ее сокамерницей была симпатичная двадцатидвухлетняя чернокожая попечительница по имени Ливонн Эмбер Андерсон. Ливонн уже пятый год отбывала два срока: десять и двадцать лет за вооруженное ограбление, но ее большая семья повидала немало человеческих трагедий, и она не была лишена сострадания. Она села рядом с Шерри и изо всех сил старалась ее утешить.

- Ты должна быть сильной, малышка, - сказала она. - Ты ведь знала, что это когда-нибудь случится, правда? Нельзя же вечно подавать апелляции.

- Знаю, знаю. Просто... Я любила его, Вонн. Я любила его так сильно...

- Конечно.

- Несмотря на то, что он со мной сделал. Несмотря на то, что он меня бил, несмотря ни на что.

- Он был твоим мужчиной. Конечно же, ты любила его.

- Ты бы видела нашу свадьбу, Вонн. Там были все. И он был таким красивым. Мы были идеальной парой. Понимаешь? Идеальной. Все так говорили.

- Еще бы, милая. Слушай, хочешь, я тебе что-нибудь принесу из холодильника? Бутылку воды? Может, банку "Спрайта"?

- Нет, спасибо. Ты просто прелесть.

- Как насчет чая? Я включу плиту. Хочешь мятного?

- До того, как мы поженились, мы ездили на озеро купаться. Все думали, что он спасатель, у него было очень красивое тело. Он был похож на этого прекрасного молодого Адониса, на этого молодого бога.

- Теперь он отправился к своему создателю, милая.

- Я бы никогда не вышла за него замуж, если бы знала, что все так закончится.

- Конечно, но ты же любила его.

- Из-за меня его убили, Вонн! Господи!

- Нет, не из-за тебя, милая. Он сам дал себя убить. Ты это знаешь, девочка. А теперь иди сюда. Ну же.

Ливонн обняла ее, позволяя выплакаться, после чего они некоторое время молчали, а затем, как было заведено, она медленно провела рукой под тюремным оранжевым комбинезом Шерри, под ее трусиками, и начала ласкать, потирая клитор и проникая пальцами в теплое, густое, влажное лоно, пока Шерри не застонала, не повернулась и не поцеловала ее, и они больше не разговаривали, пока обе не кончили.

ГЛАВА 8

В утро своего освобождения Шерри нервничала. Даже немного боялась.

В конце концов, она была знаменита. Быть знаменитой в тюрьме - это одно. Это хорошо. А вот на свободе - совсем другое. В Интернете появлялись угрозы расправы. Существовал даже сайт "Смертельный тотализатор Шерри Джефферсон": Когда игра заканчивается, выигрывают все. Хотя там и говорилось, что сайт не оправдывает насилие над ней, принимались ставки на точный день ее смерти. Игрокам не разрешалось исправлять результаты тотализатора, убивая ее или поручая кому-то убить ее. Но к настоящему времени было собрано более 30 000 долларов.

Так что нервничать было вполне естественно.

Она сидела с Ливонн в комнате отдыха и смотрела CNN, ожидая, не упомянут ли о ней и надеясь, что нет. Главной новостью того утра было то, что спустя семнадцать лет после массового убийства 5000 курдов в Ираке международный трибунал в Гааге наконец постановил, что это действительно было геноцидом, и вынес максимальный приговор в виде пятнадцати лет тюремного заключения бизнесмену Франсу ван Анраату за продажу отравляющего газа Саддаму Хусейну.

За этим последовала история о кошке, которая неоднократно возвращалась в горящий дом, чтобы спасти трех новорожденных котят. То, что кошку с котятами приютила одна семья, было так мило, что она чуть не заплакала.

Когда тюремные охранники пришли за ней, по телевизору о ней все еще не упоминали, и это было к лучшему. Она поцеловала Ливонн на прощание и пообещала писать.

Ее вывели через отдельный выход, а прессу направили к другому, и, надев солнцезащитные очки и шарф на голову, она села в такси и назвала водителю адрес. Если водитель и узнал ее, то ничем этого не показал. Чтобы никто ее не узнавал, Шерри перекрасила волосы в каштановый цвет и похудела на пятнадцать фунтов, так что стала еще более худой, чем была подростком, и почти не пользовалась косметикой.

- Шестнадцать тридцать три, Роузвуд, - сказала она.

Это не был адрес ее родителей, хотя она знала, что несмотря ни на что, ей там будут рады. Но дом будет окружен толпой репортеров. А ей сейчас нужна анонимность.

В феврале того же года у нее состоялось краткое знакомство с Джозефом "Ловкачом" Хэнди в библиотеке для заключенных, где он изучал уголовное право, а она - старые номера журнала "People", и они тотчас же почувствовали взаимную симпатию. Джозеф выследил и задушил свою бывшую девушку, но раскаивался в содеянном, и был очень тихим и очень милым парнем. С тех пор они переписывались. На самом деле, у нее в чемодане лежала пара его нижнего белья - не семейные трусы, а шортики. Где-то в камере у него была ее пара.

Джозеф направил ее в пансион на окраине города в нескольких милях от тюрьмы, которым управляла его давняя любовница, Он написал ей о Шерри и ее положении, и она ответила, что будет рада принять ее. Более того, она знает, где можно найти работу. Один из ее бывших постояльцев очень преуспел в цветочном бизнесе. И он был незапятнанным. По условиям ее досрочного освобождения Шерри не имела права связываться с бывшими заключенными.

Любила ли Шерри цветы?

Любила.

Здесь хорошо, - писала она. -