Молчание (СИ) - Булахов Александр

— Слушай, Васька, а наш старикан, ну, Федор Иванович, странный все же, да? — тихо заговорил Груша. — Что-то мне в нем не нравится, но что — понять не могу. — Да ему сто лет в обед, сам подумай. Склероз, маразм, все дела, — ответил в своей манере Вася.

— Ага. Ишь, как ржет, — стоял на своем Груша. — В его возрасте люди стараются лишний раз не волноваться. А он… Нет, ты погляди, он к ней подкатывает, что ли? Во дает!

Василий посмотрел на Федора Ивановича. Старик вырисовывал рукой какие-то зигзаги в воздухе, а женщина смеялась и с восторгом смотрела на него.

— Ай! Не говори глупости, — не согласился с доводами Груши Вася. — Люди разные бывают, а этот Федор Иванович просто великолепный рассказчик. Фантазия бьет из него ключом, и он выплескивает ее наружу.

— Согласен, рассказчик он неплохой, — вздохнул Виталик.

Перед Василием стоял толстый мужик, трико на нем висело так, что была видна половина задницы. Василий уставился на эту страшную волосатую часть тела и несколько мгновений смотрел на нее, затем отвернулся и шепнул на ухо Груше:

— Груша, глянь, у мужика между булок газета торчит!

— Фу, козлина!!! — округлил глаза Груша. — Сам смотри!!!

Василий не удержался и громко захохотал. Груша улыбнулся, посмотрел по сторонам, затем на волосатую задницу и начал тоже хохотать, из его глаз потекли слезы.

— Что случилось? Что с тобой? — не переставая смеяться, спросил Грушу Василий.

— Ничего-ничего, — хохотал Груша и никак не мог успокоиться. — Я попрошу, чтоб он тебе эту газетку дал почитать…

— Спасибо, не надо! — замотал головой Вася. — Я газеты не читаю.

Толстый мужчина с полным подносом отошел от раздаточного окошка. Василий просунул лицо в окошко и улыбнулся поварихе-раздатчице:

— Мне два вторых… Супа не надо. И мяса положите побольше.

— И черпаком по голове, если хочешь, я добавлю, — шутливо замахнулась на него черпаком повариха. — Чтоб не совал ее куда не надо.

Тем временем Груша кинул взгляд на удаляющегося с полным подносом толстого мужика, а затем на Федора Ивановича. Тот эмоционально жестикулировал руками и вдруг задел пустую тарелку — та полетела со стола. Федор Иванович, продолжая жестикулировать левой рукой, правой ногой легонько подбил вверх тарелку, та изменила направление полёта и полетела вверх. Федор Иванович правой рукой схватил ее и поставил обратно на край стола. И, как ни в чем, ни бывало, продолжил рассказ. Женщина добродушно улыбалась и кивала головой, слушая его. Она ничего не заметила.

Василий с полным подносом двинулся к свободному столу. Из раздаточного окошка выглянула повариха-раздатчица:

— Эй, молодой человек, ты чего там зазевался. А ну-ка кончай мух считать, бери суп и второе, и не задерживай других.

— Извините, — повернулся к ней с открытым ртом Груша.

12

Погодин добросовестно отработал то, чего от него так хотела Аллочка. И теперь они вдвоём лежали на его любимой кровати, прикрывшись одеялом.

— Блин, я так спать хочу, — зевнула его прелесть.

— Так спи себе спокойно. Кто тебя здесь искать будет? — прошептал Петр Алексеевич и поцеловал Аллочку в щёчку.

— Нет, я так не могу, — не согласилась медсестра, приподнялась и села в постели, оголив большую красивую грудь. — Мало ли что там делается, а потом я крайняя буду? Пойду. Хорошего понемножку, котик.

Погодин, почувствовав, что на этом сейчас все их общение и закончится, жалобно проскулил:

— Аллочка, солнышко, хоть скажи, как тебе мои рассказики?

— Нормально, — пожала плечами она.

— А конкретнее? Понравились они тебе? — не сдавался Погодин.

— Да, кое-что. Но большинство, прости, примитив, — ответила его любимая и стала быстро одеваться.

— Да? Это, какие, например? — нахмурился Погодин.

— Котик, давай в другой раз, а? Мне, правда, бежать нужно уже, — попыталась избежать ненужного разговора старшая медсестра. — Ну, не примитив, извини, дурацкое слово. Хорошие, хорошие рассказики. Я даже увлеклась, сама не заметила, как всю папку прочла. Петенька, ты жуть какой талантливый, честное слово! Ты же знаешь. Я никогда не вру.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Спасибо тебе, милая, за честную критику, — успокоился Погодин и погладил Аллочку по спине.

13

Федор Иванович встал из-за стола и галантно поклонился своей собеседнице.

— Благодарю за компанию, сударыня! — громко произнес он.

— Да ну что вы! Это вам спасибо, вы так интересно все рассказываете, — улыбнулась яркой и добродушной улыбкой женщина.

Довольный комплиментом Федор Иванович поставил свои тарелки на тележку для грязной посуды и вышел из столовой. И только после этого женщина посмотрела на свои тарелки и поняла, что ни к чему так и не притронулась. Она взяла ложку и стала есть суп. Внезапно из ее носа в тарелку закапала кровь. Женщина, не совсем понимая, что с ней происходит, приподнялась из-за стола, ее повело немножко в сторону, и она, задев стол, упала на пол.

Из-за соседнего стола вскочил толстый мужчина.

— Эй! Что с вами?! — закричал он. — Врача сюда! Женщине плохо!

Груша, приподнявшись на носочки, посмотрел через плечо Васи на женщину, которая лежала на полу и дергалась в судорогах.

— Видал?! — зашептал на ухо Виталик Грушин Васе. — Иваныча послушала — и брык с копыт!

— Ага. Хорош заливать! — ответил Василий. — У тетки эпилепсия, к гадалке не ходи.

14

В шестнадцатой палате терапевтического отделения стало еще холодней. Сарнацкая отложила в сторонку газету и накрылась одеялом. Неприятное чувство тревоги накрыло ее тело мурашками. Она чувствовала, что что-то не так, что за всем этим холодом стоит жуткий могильный мрак. И пожилая женщина вдруг подумала, а что, если она чем-то серьезно больна и ей уже не суждено быть выписанной из этой больницы?

— В таком жутком холоде мы точно схватим воспаление, — нехорошо закашляла Мария Ивановна. — У меня уже кашель, гляди! А никто даже не чешется.

— Да, кому мы нужны, Мария? — ответила на ее реплику Чеславовна. — Кто об нас думать-то будет?

— Значит, пойдем жаловаться к главврачу, — решила Сарнацкая, и от этого решения на душе у нее стало немного спокойней.

— Ой, не знаю. Его, поди, и нету уже, — закряхтела Чеславовна. — Да здесь он. Видела его сейчас в коридоре. Надо пойти, — покосилась на Чеславовну Мария Ивановна. — Ох, что-то сердце прихватило… Чеславовна, сама сходишь, а? Тем более, я уже Максиму Викторовичу, жаловалась.

Чеславовне эта идея не понравилась, и она отмахнулась от нее рукой:

— От меня одной большого толку не будет. Тебе, скажет, старушонка, на тот свет уже пора, а ты все жалуешься. О-хо-хо. Сейчас наши молодухи вернутся с покурилок, мы их и отправим воевать.

В палате раздался какой-то неприятный шелест. Сарнацкая посмотрела по сторонам, но не смогла понять, где это шелестит.

— Чеславовна, ты это слышишь? — встревоженным голосом поинтересовалась пожилая женщина.

Чеславовна кинула взгляд на Сарнацкую, а потом на стенку за ее спиной и увидела, как с маленькой ледяной точечки разрастается небольшая ледяная корка.

— Мария, что это у тебя за спиной? А? — спросила шепотом испуганная Чеславовна.

Сарнацкая медленно обернулась и, расширив глаза от ужаса, стала смотреть на то, как разрастается ледяная корочка.

— Никогда такого не видала! — произнесла она.

— Ахти, Господи! Что за напасть?! — запричитала Чеславовна.

— Нет, я на этой кровати больше спать не буду! — Сарнацкая спрыгнула на пол, свернула свои матрас и одеяло и перенесла их вместе с подушкой на свободную кровать.

Чеславовна тоже встала с кровати и сразу же направилась к выходу из палаты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Пойду Максима Викторовича звать, — пролепетала старушка. — Что ж такое делается?

Сарнацкая мгновенно перестала возиться с перемещением постелей и кинулась вслед за Чеславовной:

— Подожди, я с тобой!

— А сердечко твое как же? Сама-то идти сможешь, я-то тебя не дотащу, — подколола Сарнацкую старушка.