Стивен Кинг - КлаТбище домашних жЫвотных

— Ты в это веришь, — отозвалась Элли. Это был не вопрос. В ее голосе звучало благоговение.

Луис улыбнулся, довольный и немного смущенный.

— Да, наверное. И еще я верю в то, что тебе пора спать. Уже десять минут как.

Он поцеловал ее дважды, в губы и в кончик носа.

— А животные тоже продолжают жить?

— Да, — ответил он не раздумывая и чуть было не добавил: Особенно кошки. Слова почти сорвались с языка, и Луис похолодел.

— Хорошо, — сказала Элли, слезая с его колен. — Пойду поцелую маму.

— Это правильно.

Он смотрел ей вслед. Уже в дверях она обернулась к нему:

— Я тогда повела себя глупо, да? В тот день, когда плакала из-за Черча.

— Нет, солнышко, — ответил Луис. — Ты повела себя вовсе не глупо.

— Если он умрет сейчас, я смогу с этим смириться, — проговорила она и как будто сама удивилась тому, что сказала. На секунду задумалась и добавила, словно согласившись с собой: — Да, смогу.

И пошла искать Рэйчел.

Потом, уже в постели, Рэйчел сказала.

— Я слышала, о чем ты с ней говорил.

— И ты этого не одобряешь? — спросил Луис, решив, что наверное, лучше сразу пойти на открытый конфликт, если Ричел этого хочет.

— Нет, — ответила Рэйчел с сомнением, что было на нее не похоже. — Нет, Луис, дело не в этом. Просто я… испугалась. А ты меня знаешь. Если мне страшно, я начинаю обороняться.

Луис ни разу не слышал, чтобы Рэйчел говорила с таким трудом, и внезапно он понял, что сейчас надо быть осторожным. Еще осторожнее, чем с Элли. У него было такое чувство, что он идет по минному полю.

— Чего ты боишься? Смерти?

— Не своей. Сейчас я об этом почти не думаю… уже не думаю. Но когда я была маленькой, я постоянно об этом думала. Даже спать не могла. Мне снилось, что ко мне приходят чудовища и хотят меня съесть, и все они были похожи на мою сестру Зельду.

Да, подумал Луис. Вот оно. Сколько лет мы женаты, и только теперь она заговорила об этом.

— Ты почти ничего про нее не рассказываешь, — сказал он.

Рэйчел улыбнулась и прикоснулась к его лицу.

— Ты такой славный, Луис. Я вообще ничего про нее не рассказываю. И стараюсь даже не думать о ней.

— Я был уверен, что на то есть причины.

— Да, есть.

Она умолкла, задумавшись.

— Я знаю, что она умерла… от цереброспинального менингита…

— От цереброспинального менингита, — повторила Рэйчел. — В доме родителей нет ни одной ее фотографии.

— Есть одна фотография в кабинете твоего…

— Да, в папином кабинете. Я о ней забыла. И мама, насколько я знаю, до сих пор носит в бумажнике ее фотокарточку. Она была старше меня на два года. Она заболела… и ее поселили в заднюю комнату., ее спрятали в задней комнате, Луис, словно какой-то постыдный секрет, она там умирала… моя сестра умирала в задней комнате… и это тоже был грязный секрет… моя сестра — грязный секрет!

Рэйчел не выдержала и разрыдалась. Луис почувствовал в ее плаче нотки истерики и мгновенно встревожился. Он положил руку ей на плечо, но она ее сбросила.

— Рэйчел… малышка… не надо…

— Не надо меня успокаивать, — проговорила она сквозь слезы. — И не надо меня останавливать, Луис. Мне хватит смелости рассказать об этом только один раз. И больше к этому не возвращаться. Все равно я сегодня уже не засну, если не расскажу.

— Это было так страшно? — спросил он, хотя уже знал ответ. Это многое объясняло, даже вещи, казалось бы, совершенно не связанные со смертью. Луис вдруг понял, что она никогда не ходила с ним на похороны — даже на похороны Эла Локка, который разбился, врезавшись на мотоцикле в автобус. Луис с Элом вместе учились, Эл часто бывал у них дома, и Рэйчел он всегда нравился. И все же она не пошла на его похороны.

В тот день она заболела, внезапно вспомнил Луис. Слегла с гриппом или ОРВИ. Всерьез. Но на следующий день все прошло.

После похорон все прошло, мысленно поправился он. Ему вспомнилось, что он еще тогда подумал, что это было что-то психосоматическое.

— Да, это было ужасно. Ты даже не представляешь, насколько ужасно. Луис, ей с каждым днем становилось все хуже и хуже, и мы ничего не могли сделать. Ее постоянно мучили боли. Ее тело как будто ссыхалось… втягивалось в себя… плечи сгорбились, лицо заострилось и стало похожим на маску. Ее руки были как птичьи лапки. Иногда мне приходилось ее кормить. Я ненавидела эти минуты, но я никогда не отказывалась, никогда даже не морщилась. Когда боли усилились, ей стали давать обезболивающее… наркотики… сначала слабые, а потом и такие, что она сделалась бы наркоманкой, если бы выжила. Но, конечно, все знали, что она не выживет. Наверное, поэтому она и была… нашей тайной. Потому что мы хотели, чтобы она умерла, Луис, мы желали ей смерти, и не только для того, чтобы она больше не мучилась, но и чтобы мы сами больше не мучились, она выглядела как чудовище и сама становилась чудовищем… Господи, я понимаю, что это звучит ужасно…

Она закрыла лицо руками.

Луис осторожно притронулся к ее плечу.

— Рэйчел, это звучит не ужасно…

— Нет, ужасно! — воскликнула она. — Ужасно!

— Это чистая правда, — сказал Луис. — После долгой болезни люди действительно превращаются в мерзких, придирчивых чудовищ. Образ святого великомученика-пациента — это романтический вымысел. К тому времени, когда на заднице лежачего больного появляются первые пролежни, он… или она… превращается в настоящего монстра, отравляющего жизнь всем вокруг. Они не нарочно, они просто не могут иначе. Но окружающим от этого не легче.

Она посмотрела на него с удивлением… почти с надеждой. Но потом недоверчиво прищурилась.

— Ты все это выдумываешь.

Он невесело улыбнулся.

— Показать тебе учебники по медицине? Или статистику самоубийств? Хочешь посмотреть? В семьях, где за неизлечимыми больными ухаживали дома, процент самоубийств взлетает до небес в первые полгода после кончины пациента.

— Самоубийств?!

— Люди глотают таблетки, травятся угарным газом, вышибают себе мозги. Их ненависть… их усталость… отвращение и горе… — Луис пожал плечами и свел сжатые кулаки, тихонько стукнув одним о другой. — Оставшиеся в живых чувствуют себя так, словно они совершили убийство. И сами уходят, спасаясь от чувства вины.

На припухшем от слез лице Рэйчел отразилось безумное облегчение.

— Да, она была очень придирчивой… и всех ненавидела. Иногда она специально писалась в постель. Мама спрашивала, не сводить ли ее в туалет… а потом, когда она уже не вставала, мама спрашивала, не подать ли ей судно… и Зельда отвечала «нет»… а потом писалась в постель, и маме или нам с мамой приходилось менять белье… и Зельда говорила, что она не нарочно, но в ее глазах было злорадство, Луис. Оно там было. У нее в комнате вечно пахло мочой и лекарствами, у нее были какие-то капли… по запаху — точно сироп от кашля «Дикая вишня», и этой вишней пропахло все… иногда я просыпаюсь посреди ночи… даже теперь, когда я просыпаюсь посреди ночи, мне чудится этот запах… «Дикая вишня»… и я думаю… в полусне… я думаю: «Зельда уже умерла? Может, она уже умерла?» Я думаю…