Бренна Йованофф - Подмена

— Они собираются убить трехлетнюю девочку. Не воина, и не короля. Всего лишь девочку — такую же, как ты.

Морриган взяла у меня крошечного пластмассового мишку, покрутила в руках. Потом подняла глаза, и я увидел ее острые блестящие зубы.

— Нет, не такую, как я. Ничего похожего. Вообще-то, я довольно выносливая. Но у нее, конечно, крови будет побольше.

Когда я нашел в себе силы заговорить, то очень сухо спросил:

— Что с тобой?

Морриган положила куклу на колени и посмотрела на меня исподлобья, сжимая в кулачке пластмассовый язычок молнии.

— Ты всегда выбираешь их, а не нас! Все время, во всем!

— И буду продолжать это делать! Пойми, дело не в выборе! Госпожа давно выжила из ума, а ты знаешь, как ее остановить. Скажи, что я должен сделать, чтобы спасти Натали!

Мне показалось, что Морриган всерьез задумалась над моими словами. Потом взглянула на меня лукаво.

— Мертвые — они и есть мертвые, — сказала она. — Но моя сестрица сама холодная, как ледышка. Порой ей трудно заметить разницу.

— Замечательно, и что это значит?

— Только то, что всегда можно найти ничейного ребенка, умершего в чужой кроватке, похороненного в чужой одежде и ждущего, когда его используют для дела.

Она улыбалась до ушей, и на этот раз я не мог понять, откуда исходит жестокость — от самой Морриган или только от ее улыбки.

— Нет, — я покачал головой. — Ты говоришь не о детях. Ты говоришь о трупах. О разграблении могил.

— Называй, как хочешь! Ты спросил, как я это сделала, и я тебе ответила. Ночь была долгая, в гостиной моей сестры полно мертвой красоты, так что я просто заменила живую красавицу мертвой, и прошло несколько часов, прежде чем Госпожа об этом догадалась. Прежде, чем она поняла, что ее сокровище исчезло, а молчаливое дитя в ее гостиной было одной из наших.

Я сделал глубокий вдох, чтобы справиться с тошнотой.

— Расскажи как! Как ты смогла убедить ее в том, что это… было настоящее тело?

Морриган с улыбкой покачала головой.

— Миленький, но ведь оно и было настоящим! В чем проблема?

— Как ты сделала это достоверным? Я хочу сказать, как можно заменить живое… неживым?

Морриган задумчиво замурлыкала себе под нос, раскачиваясь и вертя в руках пластмассового мишку.

— Наши детки гниют, но не так быстро, как их. Они у нас шустрые ребята, эти несостоявшиеся подменыши!

Возле камина синюшные девицы шептались и хихикали, заплетая друг другу ломкие волосы в тощие косички. Та, которую я поцеловал, бросила на меня быстрый взгляд. Потом отвернулась и потупилась.

Морриган встала с пола, держа в одной руке свою уродскую куклу, а в другой — пластмассовый язычок от молнии. Она выглядела, как маленькая девочка — вся такая странная и старинная — только зубы у нее были злые, а глаза огромные и черные, как ночь.

— Я не твоя хранительница, отныне я тебе больше ничего не должна. Если хочешь перейти дорогу моей сестрице, дело твое, но ты должен знать цену. Всегда нужно представлять себе последствия своих поступков.

— И какова цена?

Она выронила куклу, и та шлепнулась на пол как морская звезда, раскинув в стороны руки и ноги.

— Если ты после своей утренней выходки этого не понял, то я тебе точно этого не скажу!

Она улыбнулась и протянула мне пластмассового медвежонка. Я помедлил секунду, потом взял его.

Глава двадцать седьмая

Пробуждение мертвых

Когда я вошел в дом из сырости и тумана, то первым делом с радостью заметил на вешалке черное отцовское пальто. Отец сидел на кухне, спиной к двери. На плите кипел чайник, на столе стояли чашки, но Эммы рядом не было, и я не решился войти и спросить, как он.

Потому что его плечи были такими поникшими. А голова склонена, словно он молился. Молился или плакал, а я, так уж вышло, не был силен ни в том, ни в другом. Поэтому я снял ботинки и пошел наверх.

Комната Эммы напоминала свалку из книг и пластиковых горшочков с проростками и черенками. Книжные полки высились до самого потолка, на стенах висели приколотые кнопками открытки и вырезанные из журналов фотографии садов и оранжерей.

Эмма с ногами сидела на кровати, так крепко обхватив себя руками, что ее плечи казались совсем узенькими. К ее рукам уже вернулся обычный цвет, все порезы и ожоги она заклеила пластырями. Когда я вошел, она встревоженно вскинула глаза.

— Привет.

Я не нашел в себе сил ответить. Мне хотелось спросить, почему она не внизу, с папой. Руки у нее опять стали живыми и розовыми. Утреннее нападение синюшных девиц не причина отсиживаться в своей комнате, когда в доме горе.

Все вокруг пропиталось запахом дыма. Моя одежда, волосы. Эммины джинсы валялись на полу, и я чувствовал исходящий от них смолистый дух горелой кровли и медной проводки.

Эмма, прямая, как палка, сидела у изголовья кровати, обхватив себя руками.

— Почему они так поступили со мной?

— Потому что я кое-кого здорово разозлил.

— Это того стоило? — Она отвернулась, спрятав от меня лицо, и посмотрела в окно. Я не знал, что ей ответить. Порой мне казалось, что да, но, с другой стороны, разве я чего-то добился?

— Я принес твои перчатки, — я вытащил их из кармана толстовки и бросил на постель рядом с Эммой — розовые, грязные, все в земле.

Эмма нерешительно взяла перчатки. Подумала и надела на руки.

Я сел рядом, обвел взглядом царящий вокруг беспорядок. На столе и на полу валялись раскрытые книги, страницы в них пестрели разноцветными закладками, скрепками и стикерами. Тяжелые тома по химии и фольклору, потрепанное карманное издание «Баллады о Тэме Лине».

Эмма привалилась ко мне. Положила голову мне на плечо, тяжело вздохнула.

— Что происходит, Мэки?

Вопрос прозвучал очень тихо и очень грустно, Эмма заранее знала, что ответ не сулит ничего хорошего.

Я прижался щекой к ее макушке.

— То же, что всегда.

Эмма кивнула, а мне оставалось только гадать, знает ли она, что происходило и происходит, или это очередная зловещая фишка Джентри. Здесь все всегда знают, что творится неладное, но никогда не догадываются, что именно.

— Я знаю, что с нашей мамой, — сказал я.

— Отчего у нее вместо сердца кусок гранита?

— Типа того. Ты ведь знаешь, что я откуда-то взялся? Так вот, с мамой все случилось наоборот. В детстве ее похитили, а потом вернули, но она до сих пор не может оправиться и не знает, как быть обычным человеком.

Эмма долго разглядывала свои розовые перчатки.

— Ты уверен? — спросила она.

Я кивнул.

Она вдруг всем телом прильнула ко мне, уронив голову мне на плечо.