Джим Батчер - Белая ночь

Похоже, в последнее время меня касались очень редко.

— Черт подери, Лаш, — пробормотал я. — Я же просил тебя не делать этого.

Пальцы на мгновение замерли.

— О чем это ты, Гарри? — спросил голос Элейн.

Я заморгал и открыл глаза.

Я лежал на кровати в полутемном гостиничном номере. Панели потолка потемнели от возраста и протечек. Меблировка оказалась под стать потолку: нехитрая, недорогая, обшарпанная от долгого использования.

Элейн сидела, скрестив ноги, в изголовье кровати. Моя голова уютно покоилась на ее коленях — как много, много раз в незапамятные времена. Мои ноги свисали с края кровати — тоже как тогда, в доме, который редко вспоминается мне даже во снах.

— Я тебе сделала больно, Гарри? — настаивала Элейн. Выражения ее лица я не видел, потому что для этого мне пришлось бы повернуть голову, а даже думать об этом мне пока не хотелось — но голос ее звучал встревожено.

— Нет, — сказал я. — Нет, просто очухался не до конца. Извини.

— А-а, — протянула она. — А кто такая Лаш?

— Не из тех, кого мне хотелось бы обсуждать.

— Ладно, — сказала она, и на этот раз в ее голосе не было ничего кроме мягкого одобрения. — Тогда полежи еще несколько минут, дай мне доделать. Твой друг-вампир сказал, за больницами могут следить.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Рэйки, — ответила она.

— Наложение рук? Эта штука действует?

— Принципы у нее вполне здравые, — отозвалась она, и я почувствовал, как что-то шелковистое скользнуло по моей щеке. Ее волосы. Я узнал их на ощупь и на запах. Она склонила голову, сконцентрировавшись. Голос ее сделался чуть более отрешенным. — Мне удалось соединить их с некоторыми основными принципами перемещения энергии. Я не научилась пока справляться с критическими травмами или инфекциями, но в том, что касается ушибов и растяжений это эффективно — даже сама удивляюсь.

И правда — головная боль исчезла, словно ее и не было. Напряжение в голове и шее исчезало, да и мышцы спины и плеч тоже расслабились.

И меня касалась прекрасная женщина.

Меня касалась Элейн.

Я бы не пытался остановить ее, будь я весь, с головы до ног изрезан бумагой, а ее руки вымочены в лимонном соке.

Мы просто не двигались с места еще некоторое время. Она по очереди дотрагивалась руками до моих щек, шеи, груди. Пальцы ее медленно, ритмично поглаживали мою кожу, едва касаясь ее. Судя по всему, в какой-то момент я остался без рубахи. Вся боль, и усталость, и напряжение боя уходили, оставив за собой только легкое облачко эндорфинов. Ее руки были теплыми, неторопливыми, бесконечно терпеливыми и бесконечно уверенными.

Наслаждение.

Я купался в ощущениях.

— Ладно, — сказала она неизвестно сколько времени спустя. — Как тебе?

— Неописуемо, — ответил я.

— Ты всегда так говоришь, когда я тебя касаюсь, — в голосе ее я услышал улыбку.

— Я не виноват, что это всегда так.

— Подлиза, — сказала она, и пальцы ее легонько шлепнули по моему плечу. — Дай мне встать, обезьяна.

— А если я не хочу?

— Ох уж, эти мужчины. Стоит уделить вам хоть каплю внимания, и вы превращаетесь в натуральных неандартальцев.

— Угхм, — отозвался я и медленно сел, ожидая приступа дурноты при оттоке крови от головы. Этого не случилось.

Я нахмурился и ощупал череп. Сбоку обнаружился синяк, которому полагалось болеть как черт-те что. Вместо этого я ощутил при нажатии лишь легкий дискомфорт. Мне приходилось получать по тыкве, и не раз. Я знаком с последствиями хорошего удара. Это напоминало именно такой, только спустя неделю.

— Я долго лежал в отключке?

— Где-то часов восемь, да? — пожала плечами Элейн. Она встала с кровати и потянулась. Смотреть на это оказалось на все сто так же приятно и интригующе, как мне помнилось с давних пор. — Я, типа, не слежу за временем, когда сконцентрирована на чем-то.

— Я помню, — прошептал я.

Элейн застыла, и ее зеленые глаза затуманились, встретившись с моими. Минуту мы как-то расслабленно, благостно молчали.

— Надеюсь, что помнишь.

Сердце мое дернулось, забилось быстрее, и в голове принялись роиться всякие мысли.

Мысли, ни одна из которых не могла быть на текущий момент реализована.

Я увидел, что Элейн одновременно со мной пришла к тому же выводу. Она опустила руки и снова улыбнулась.

— Извини, — сказала она. — Я, наверное, засиделась немножко, — и вышла в ванную.

Я подошел к окну и, раздвинув ребра дешевых жалюзи, выглянул на улицу. Мы находились где-то в южной части города. На улице стояли сумерки, и по мере того, как удлинялись, выползая из-под домов тени, по одному начинали зажигаться фонари. Я пошарил взглядом по окрестностям, но не увидел ни разрезавших воду акульих плавников, ни круживших в небе стервятников, ни заурядных вампиров там, или вурдалаков не увидел. Впрочем, из этого вовсе не следовало, что их нет поблизости.

Я подошел к двери и осторожно коснулся ее левой рукой. Элейн наложила на нее заклятие-оберег — почти незаметное, но крепко сработанное, достаточное, чтобы отшвырнуть любого, кто попытался бы открыть дверь футов на десять-двенадцать. Идеальная штука для тех случаев, когда ты ожидаешь неприятностей и готов в любой момент сделать ноги. Достаточно дождаться, пока нехорошего парня выбросит в окно, а потом слинять, пока тот не пришел в себя.

Я услышал, как Элейн выходит за моей спиной из ванной.

— Так что случилось? — спросил я.

— А что ты помнишь?

— Мадригал открыл огонь из автомата. Яркая вспышка. Потом я был уже в воде.

Элейн остановилась рядом со мной и тоже выглянула наружу сквозь жалюзи. Рука ее коснулась моей, и пальцы наши сами собой переплелись в до боли знакомом жесте. На мгновение в груди моей заныло от новой волны воспоминаний о тех полузабытых уже днях.

Элейн чуть вздрогнула и закрыла глаза. Пальцы ее легко сжали мои.

— Мы уже боялись, он тебя убил, — призналась она. — Ты упал, а пули крошили лед вокруг тебя. Ты провалился в воду, и тогда вампир… как ты его назвал, Мадригал? Он скомандовал вурдалакам, чтобы те добили тебя в воде. Я отослала Оливию и остальных на берег, а сама с Томасом прыгнула в воду искать тебя.

— Кто двинул меня по башке? — спросил я.

Элейн пожала плечами.

— Или пуля отрикошетила от твоего толстокостного черепа, не пробив ветровки, или ты сам ударился о льдину.

Что ж, пуля вполне могла отрикошетить от моей башки — спасибо заговоренной коже моей ветровки. Мысли о таком хорошо отрезвляют — даже меня.

— Спасибо, — сказал я. — Что вытащила.