Амброз Бирс - Избранные произведения

Покончив с делами и чувствуя усталость и опустошенность, я решил, что продолжительное морское путешествие будет для меня тем самым сочетанием приятного с полезным, поэтому вместо того, чтобы отплыть на одном из многочисленных прекрасных пароходов, я взял билет до Нью-Йорка на парусник "Утренняя заря", на котором плыли и закупленные мною товары. "Утренняя заря" была английским судном с минимумом удобств для пассажиров, коими были только я сам и юная девица со служанкойнегритянкой средних лет. Мне показалось странным, что молодая англичанка нуждается в подобном присмотре, но позже она рассказала, что негритянка досталась ее семье в наследство от одной супружеской пары из Южной Каролины. Супруги умерли в один день в доме отца девушки в Девоншире — обстоятельство само по себе достаточно примечательное, чтобы запечатлеться в моей памяти, даже если бы в разговоре и не выяснилось, что мужа звали Уильям Джарретт — так же, как меня. Я знал, что кто-то из моих родственников осел в Южной Каролине, но ничего не знал об их судьбе.

"Утренняя заря" вышла из залива Мерси пятнадцатого июня, и несколько недель погода нам благоприятствовала — на небе не было ни облачка. Капитан прекрасный моряк, но не более того, нечасто удостаивал нас своим обществом, за исключением завтрака, обеда и ужина. С девушкой мы стали добрыми друзьями. Ее звали Джанет Харфорд. По правде говоря, мы почти не расставались, и я часто пытался проанализировать то чувство, которое она мне внушала — нежное, скрытое, но властное притяжение, постоянно побуждавшее меня искать ее общества; но попытки оставались тщетны. Одно мне было понятно: это не любовь. Убедившись в этом и видя, что и она относится ко мне спокойно, как-то, когда мы сидели на палубе (кажется, это случилось третьего июля), я рискнул как бы в шутку попросить ее разрешить мое психологическое недоуменье. Я чувствовал, что она со мной вполне искренна.

На мгновенье она смолкла и отвернулась. Я испугался, что был груб и неделикатен, но она снова посмотрела мне прямо в глаза, и взгляд ее был серьезен. И тут меня пронзило самое удивительное и странное ощущение. Мне показалось, будто это не ее взгляд обращен на меня, а как бы через ее глаза другие люди — мужчины, женщины, дети, чьи лица словно бы мне чем-то знакомы, — теснятся, борются за право взглянуть на меня. Парусник, океан, небо — все исчезло. Предо мною было лишь это странное фантастическое видение. Затем наступила темнота, постепенно, как бывает, когда привыкнешь, из глубин ее снова стали проступать знакомые очертания палубы, мачты и снастей. Мисс Харфорд сидела, откинувшись, с закрытыми глазами, повидимому, задремав. Книга, которую она читала, лежала раскрытой у нее на коленях. Не знаю, что подтолкнуло меня — но я взглянул на страницу: это оказалась удивительная и любопытная книга — "Размышления" Деннекера. Указательный палец девушки задержался на фразе:

"…Иным дано на время покидать свое тело и, подобно тому, как при пересечении двух потоков более мощный увлекает слабейший, так же и при встрече двух родственных душ они сливаются воедино, в то время как тела, сами не ведая того, продолжают каждое свой назначенный путь".

Мисс Харфорд вздрогнула и встала; солнце опустилось за горизонт, но еще не похолодало. Ни ветерка в воздухе, ни тучки в небе, звезды еще не зажглись. С палубы послышались торопливые шаги. Вызванный из каюты капитан присоединился к старшему помощнику, изучавшему показания барометра. "Боже милостивый!" — услыхал я его восклицание.

Через час водоворот на месте затонувшего судна вырвал у меня из рук Джанет Харфорд, и я, ослепший от темноты и морских брызг, потерял сознание, оплетенный снастями плавающей мачты, к которой сам себя привязал.

Очнулся я при свете лампы. Я лежал на койке в каюте среди знакомого окружения. На диване напротив сидел полураздетый человек и читал книгу. Я узнал своего друга Гордона Дойла, с которым в день отплытия встретился в Ливерпуле, — он собирался сесть на пароход "Прага" и еще уговаривал меня составить ему компанию.

Я окликнул его. В ответ он произнес: "Да", — и, не поднимая глаз, перевернул страницу.

— Дойл, — повторил я, — ее спасли?

Наконец он соблаговолил взглянуть на меня и усмехнулся, как будто я сказал чтото смешное. Очевидно, он думал, что я еще не совсем пришел в себя.

— Ее? О ком это ты?

— О Джанет Харфорд.

Его лицо выразило изумление. Он пристально смотрел на меня, не произнося ни слова.

— Но ты ведь мне скажешь, — проговорил я, — скажешь потом.

Чуть погодя я спросил:

— А что это за судно?

Дойл вздернул брови:

— Пароход "Прага", следующий рейсом Ливерпуль — Нью-Йорк и уже три недели болтающийся со сломанным валом, пассажиры — мистер Гордон Дойл и некий сумасшедший по имени Уильям Джарретт. Эти два выдающихся путешественника вместе погрузились на пароход, но теперь им грозит расставание в связи с твердым намерением первого выбросить второго за борт.

Я выпрямился:

— Не хочешь ли ты сказать, что я уже три недели плыву на этом пароходе?

— Да вроде того. Если сегодня третье июля.

— Я что, был болен?

— Здоровее некуда. И к тому же весьма пунктуален в приеме пищи.

— Господи! Дойл, за этим кроется какая-то тайна. Ради всего святого, будь посерьезней. Разве "Утренняя заря" не потерпела крушения?

Дойл изменился в лице, подошел и взял меня за руку.

— Что ты знаешь о Джанет Харфорд? — преувеличенно спокойно спросил он.

— Сначала скажи, что ты знаешь о ней!

Дойл некоторое время пристально разглядывал меня, будто раздумывал, что делать дальше, а потом, снова усевшись на диван, сказал:

— В конце концов, почему бы и нет? Я обручен с Джанет Харфорд. Мы познакомились в прошлом году в Лондоне. Семья ее — одна из самых богатых в Девоншире — была против, и мы сбежали, вернее, сейчас бежим, ибо в тот день, когда мы с тобой, прогулявшись по причалу, садились на этот пароход, она прошла мимо нас со своей черной служанкой и села на "Утреннюю зарю". Она не согласилась плыть со мной на одном судне. Мы решили, что будет лучше, если она поплывет на паруснике, где мало лишних глаз и можно не опасаться, что ее выследят. Теперь боюсь, как бы эта треклятая поломка не задержала нас настолько, что "Утренняя заря" придет в Нью-Йорк первой, ведь бедная девушка не знает даже, к кому там обратиться.

Я лежал на койке, не шевелясь и почти не дыша. Но, видимо, Дойлу не был неприятен этот разговор, и после паузы он продолжил:

— Кстати, она только приемная дочь Харфордов. Мать ее умерла у них в доме, после того как ее сбросила лошадь на охоте. Отец, сойдя с ума от горя, в тот же день покончил с собой. На ребенка никто не предъявил прав, и некоторое время спустя Харфорды удочерили ее. Девушка выросла в уверенности, что она их родная дочь.