Клаудия Грэй - Призрачная ночь

Затем вдалеке появилось что-то огромное, серебристое и приближалось к нам быстрее, чем можно вообразить.

— Что это еще такое?

— Держись! — завопила Макси.

«Неужели это самолет?»

Пассажирский лайнер мчался прямо на меня, вот я уже видела его очертания — лобовые стекла… пилоты внутри… а потом бац! — мы с Макси ударились прямо в центр самолета, пролетели кабину, длинный проход, дюжину пассажиров, небольшую тележку с напитками, и все кончилось. Мы вылетели наружу.

Мы с Макси какое-то время просто парили там, оглушенные, а потом она произнесла:

— Как ты думаешь, кто-нибудь в самолете нас увидел?

— Все произошло слишком быстро, — ответила я. — Но может быть, они почувствовали турбулентность.

Она засмеялась, и я тоже.

Хотя Макси хотела и дальше создавать «воздушные ямы» для самолетов, летящих из Бостона, я с ней рассталась, потому что почувствовала, что Лукас уже освободился. Мы договорились в ближайшее время слетать посмотреть на звезды, и хотя это приводило меня в восторг, по мере приближения к земле реальные заботы становились все ощутимее.

Лукаса я нашла в беседке. Он, как обычно, дожидался меня, бросив рюкзак на пол, сложив руки на коленях и опустив на них голову.

— Ты выглядишь усталым, — прошептала я, превращаясь рядом с ним в облачко тумана.

— Я устал.

— Долго не спал, потому что беспокоился обо мне?

— Долго не спал и беспокоился, — подтвердил он. — Но я знаю, что ты можешь позаботиться о себе сама, поэтому просто занимался. И слушал музыку. И лазил по Интернет. И делал еще кучу всякой ерунды, лишь бы не ложиться спать.

Мне не требовалось спрашивать почему.

— Черити.

Лукас ничего не ответил, просто с трудом сглотнул, и адамово яблоко дернулось. Я нежно притронулась к его щеке, надеясь, что он ощутит прохладу прикосновения.

— Что, все стало еще хуже?

— Хуже? Нет. Она сразу начала превращать мои сны в жуткие кошмары, и с тех пор… Нужно отдать ей должное, она очень последовательна. Это ужасно каждую ночь. Каждую ночь! — Лукас резко встал и уперся руками в железное литье беседки. Мышцы у него на спине напряглись так, что я видела их все сквозь форменный свитер. — Иногда это снова Эрик, угрожает пытать тебя колом, смоченным в святой воде. Иногда другие вампиры пьют твою кровь, и почему-то это убивает тебя, вместо того чтобы превратить в одну из них. Иногда моя мама отсекает тебе голову. Или те пьяные парни — помнишь наше первое свидание? В моих снах они не пытаются защитить тебя. Они пытаются тебя сжечь. Все сны о том, как я тебя теряю, все снова и снова.

Боль в его голосе заставила меня пожалеть о том, что я не могу обрести тело и обнять Лукаса.

— Черити превратила тебя только для того, чтобы отнять у меня, — сказала я. — Это моя вина.

— Не твоя, — возразил Лукас. Хотелось бы мне испытывать ту же уверенность, что прозвучала в его голосе. — Но Черити действительно нравится мысль, что я могу навеки потерять тебя. Нравится настолько, что она бесконечно повторяет это в моей голове.

— Пожалуйста, позволь мне попробовать снова. Если я войду в твой сон, то сумею пробиться к тебе.

Лукас помотал головой:

— Ни в коем случае! Все, что она сделает с тобой там, может по-настоящему навредить тебе, а на такой риск я не пойду.

— Даже если альтернатива — бесконечные мучения? Это ужасно, но пока у нас не было выбора.

— Бьянка, я давно хочу тебя спросить, — заговорил Лукас после недолгого молчания. — Что бывает после «Вечной ночи»?

— В смысле?

— Я же не могу оставаться в школе вечно. То есть теоретически это, наверное, возможно, но я как-то не представляю себя, повторяющего английскую литературу каждый семестр в течение нескольких веков подряд. И ты не можешь провести вечность, прячась по углам и поджидая меня.

Я не заглядывала так далеко, просто не позволяла себе. Теперь, поняв свое могущество, узнав, сколько мест я могу посетить, сколько всего сделать, я больше не боялась простирающейся передо мной вечности. Но для Лукаса все, конечно, по-другому.

— Вампиры обычно начинают путешествовать, — сказала я. — Пользуются преимуществом своего бессмертия, чтобы исследовать мир. Думаю, после нескольких десятилетий будет не так сложно начать делать деньги. А когда ты станешь богатым, сможешь заниматься тем, чем захочешь.

Услышав про несколько десятилетий, Лукас болезненно поморщился.

— Мне не нужно богатство. И не нужно заниматься тем, чем захочу, потому что прямо сейчас я очень сомневаюсь, что смогу использовать все это во благо.

— Тебе нужно перестать бояться самого себя. Того, чем ты стал.

— Я знаю, чем я стал, — отозвался он. — Поэтому и боюсь.

Меня охватил страх. Я поняла — дальше он скажет что-нибудь вроде «ты должна быть свободна». Лукас все еще считал — совершенно ошибочно, — что он для меня обуза.

— Ты стал моим якорем, — произнесла я. — Тем, кто связывает меня с этим миром.

Он мне не поверил.

— Правда?

— Чистая правда.

Лукас тяжело выдохнул:

— Мне очень хочется верить, что я могу дать тебе хоть что-то стоящее.

— Ты делаешь это каждый день. Каждую секунду. Даже не сомневайся никогда.

— Ладно, — согласился он, но я видела, что так до конца его и не убедила.

Пора привлечь его внимание к более насущным проблемам.

— Слушай, — сказала я. — Надо поговорить про миссис Бетани.

Лукас обернулся, так что я видела его лицо.

— Неужели нужно начинать все сначала?

— Это другое.

Как можно короче я объяснила, кто такой Кристофер и что он мне показал о ее прошлом. Когда я дошла до того, что она принадлежала к Черному Кресту, глаза Лукаса широко раскрылись, но он ничего не сказал.

— Она сочувствует не потому, что внезапно стала хорошей, — добавила я. — Просто ненавидит Черный Крест так же сильно, как и ты.

— А почему это непременно должны быть две разные вещи?

Уязвленная, я уставилась на Лукаса. Кажется, он пришел в еще большее раздражение, чем раньше.

— Бьянка, разве злиться на Черный Крест означает утратить способность мыслить разумно? Или перестать думать о других? Если так, я конченый человек.

— Но я же совсем не об этом!

— Разве? — Лукас пнул железный завиток беседки, ветви ивы зашуршали. — Почему ты ее так ненавидишь?

— Она убийца! — Я даже не представляла, что могу говорить так громко или так резко, находясь в виде облачка. — Она убила Эдуардо, ты помнишь? И сколько еще членов вашей ячейки?

— Ячейки Черного Креста, которая так хотела ее убить, что даже напала на школу? А Эдуардо… — Он так сильно стиснул перила беседки, что я подумала — ему должно быть больно. Лукас никогда особенно не любил своего отчима, но даже сейчас переживал, что мать осталась одна. — Это случилось, когда она приехала в Нью-Йорк, чтобы спасти тебя. Разве ты забыла?