Зомбячье Чтиво (ЛП) - Каррэн Тим

В отличие от меня, который верил в существование человеческой души и ее вознесение после смерти к престолу Божьему, Уэст не придерживался таких заблуждений (как он выразился). Он был научным материалистом, убежденным дарвинистом, и душа была для него религиозной фантазией, а Церковь существовала только как политическое образование, угнетающее и контролирующее массы ради своей собственной выгоды. Жизнь по своей природе механистична, - утверждал он, - это всего лишь органическая машина, которой можно манипулировать по своему желанию. И когда я сомневался в этом, он неоднократно доказывал это с помощью разработанного им реагента, который возвращал жизнь в мертвых... часто с самыми невыразимыми результатами.

Даже сейчас, много лет спустя, я вижу Уэста – тощего, бледного, с голубыми глазами за стеклами очков, горящими с божественной интенсивностью, когда он перебирал груды трупов, шептал нечестивые замечания и хихикал своим низким холодным смехом, пока рылся, как мясник, отбирая самые лучшие части тела... комок кишечника, случайный неповрежденный орган, особенно пропорциональную конечность или неповрежденный труп – что случалось крайне редко. Я вижу трупы, плавающие в затопленных воронках от бомб, и черные тучи голодных трупных мух. И я вижу испуганные глаза молодых людей, которые собираются подняться наверх в поисках своей смерти.

Я вижу Фландрию.

Я вижу мастерскую Уэста – переоборудованный сарай, наполовину хирургический театр, наполовину дьявольская лаборатория. Вижу разные вещи в банках и сосудах с пузырящейся сывороткой... останки, которые должны быть мертвы, но были ужасно оживлены в подобии омерзительной жизни. Я вижу обезглавленное тело майора сэра Эрика Морленда Клэпхема-Ли, которое реанимировал Уэст. И я слышу, как голова майора кричит из чана с дымящейся тканью рептилии прямо перед тем, как немецкий снаряд превратил сооружение в пылающую кучу.

Но хуже всего сны, которые приходят ко мне с наступлением тьмы. Ибо я вижу Мишель. Четкая, призрачная... Она приходит ко мне ночью, как брошенная любовница. На ней белое свадебное платье, похожее на струящийся саван. Оно забрызгано грязью и кровавыми сточными водами, покрыто плесенью и кишит насекомыми. Я отчетливо слышу, как они жужжат и щелкают. Я чувствую ее запах, пропитанный в равных долях мухами и пылью, плесенью, грязью и могильной землей. Она подходит ко мне с протянутыми руками, и я так же устремляюсь к ней. Ее свадебный шлейф обесцветился, оборвался, его теребят жирные кладбищенские крысы, чья вонь – это вонь самых темных, гниющих траншей Фландрии. Когда ее руки обнимают меня, я начинаю дрожать, потому что чувствую могильный холод ее плоти и личинок, извивающихся в ее саване. Меня тошнит от ее вони.

Она не целует меня.

Потому что у нее нет головы.

2. Ходячие Мертвецы

Крил пробыл во Фландрию на четыре месяца, присоединившись к 12-му Мидлсекскому полку, когда его пригласили в небольшую диверсионную группу, собранную наспех. Никаких добровольцев. Сержанты спустились в первую попавшуюся траншею и выбрали людей наугад, как яблоки из бочки, и никто из них не был слишком рад этому.

Почему-то он думал, что в таком деле должны применять немного больше военной точности, но это ничем не отличалось от всего остального в той войне. Эники-беники ели вареники. Глядя на суровые лица избранных, Крил спросил сержанта Бёрка, что будет, если кто-нибудь из них откажется подчиниться.

На лице Бёрка появилось то страдальческое выражение, которое, казалось, часто вызывал Крил. Он был помощником Крила. Его работа состояла в том, чтобы держаться рядом с Крилом, по возможности сохранять его в целости и сохранности, и уберегать от неприятностей... если такое было возможно.

- Ну, его бы заменили, верно? - сказал Бёрк. - И расстреляли бы его.

Крил записал это, забавляясь своим собственным вопросом.

Будучи журналистом, он находился там из-за взаимных страданий генерального штаба и офицеров. У британцев уже были свои, тщательно контролируемые корреспонденты, им не нужно было, чтобы к ним заявился какой-то янки из "Канзас-Сити Стар" и все испортил своим бойким языком и дерзкими манерами. Hо президент Рузвельт подтолкнул британцев к этому вопросу, заявив, что если американские корреспонденты не внедрятся в британские и канадские подразделения, это сведет на нет все усилия военных... другими словами, если американцы не представят американскому обществу надлежащий расклад, он никогда не сможет заставить общественность поверить в выделение войск и средств из бюджета на благо войны.

Таким образом, Британским экспедиционным силам пришлось подчиниться, а БЭС не любил подчиняться чему-либо.

В отряде было четверо мужчин: сержант Кирк, капрал Смоллхаус, рядовые Джейкобс и Капперли. В дополнение к винтовке Энфилдa co штыком, Джейкобс нес пятьдесят патронов. Кирк отвечал за взрывчатку. Он нес рюкзак, набитый гранатами Миллса. Смоллхаус тоже был гранатометчиком. Последним в очереди был Капперли, еще один стрелок с пятьюдесятью патронами в патронташе.

Две другие диверсионные группы, во главе с двумя другими сержантами также должны были скоро выйти.

- Что ж, поиграем в непослушных школьников, - сказал Кирк, ухмыляясь. - Наша работа заключается в том, чтобы раздражать, мешать и создавать проблемы. Шило в жопе – это про нас. Это будет весело.

Крилу показалось интересным, что Кирку, который, по всем отзывам, был довольно приличным парнем, действительно нравились эти рейды. В его глазах был озорной блеск, а на лице застыла кривая улыбка, как будто назначенное задание было чем-то, вроде детской шалости, вроде опрокидывания сортиров или подкладывания червивых яблок в учительский стол.

С Бёрком и Крилом, следовавшими за ними по пятам, они перевалили через вершину в сумерках и оказались в грязной, усеянной трупами пустоши Ничейной земли[9]. Бойцы с почерневшими лицами двигались как тени, шли, низко пригнувшись, или ползли по грязи, а вокруг них темными реками двигались легионы крыс-трупоедов. Лежа на животе, Кирк проделал им дыру в проволоке, и через несколько минут они заметили двух немецких передовых часовых. Джейкобс и Капперли молча вывели их из строя, поднявшись незаметно, словно тени, позади них и ударив их прикладами винтовок по головам, а затем вонзив штыки в горло. Это заняло всего лишь несколько секунд, и единственным шумом были удары прикладов винтовок о шлемы и журчание крови, пузырящейся из перерезанного горла.

Затем налетчики бесшумно опустились в первую линию окопов, которые находились на значительном расстоянии от основной системы немецких траншей. Они пробирались по ним, переходили от отсека к отсеку, бросая гранаты, заслышав движение. Таким образом они убили полдюжины немецких солдат. Это было довольно эффективно, - подумал Крил, - и в основном благодаря элементу неожиданности. Менее чем за час до этого был артиллерийский обстрел, который выбил немцев из их окопов и загнал в их засыпанные мешками с песком блиндажи на возвышенности. Единственными оставшимися людьми - были часовые, и они поплатились своими жизнями, поскольку все три рейдовые группы двигались быстро, расчищая траншеи и крадя снаряжение, уничтожая все, что они не могли взять с собой.

Позже Бёрк сказал Крилу, что это был почти идеальный налет, так как обычно немцы слышали, как они перерезали проволоку, и открывали пулеметный огонь.

Три отряда вместе очистили более четырехсот футов[10] траншеи, прежде чем услышали, как немецкие силы реагирования начали контратаку.

Налетчики выскользнули из траншей с тремя пленными, побежали и, спотыкаясь, вернулись к своим позициям. В общем, это был безумный, душераздирающий способ убить несколько часов.

Одним из пленных немцев был старый седовласый сержант, у которого во рту осталось всего два зуба. Он мгновенно сдался, вскинул руки и закричал: