Деннис Уитли - Им помогали силы Тьмы

Грегори слушал генерала и удивлялся новому для него ощущению, что все это всерьез, это не лекция в академии, не заготовка — это сама жизнь. Через несколько минут это ощущение еще больше усилилось, когда генерал сказал, что двадцать первая танковая дивизия немцев скоро пойдет на них и что ему поэтому понадобится каждое противотанковое орудие, которое он сумеет посадить на планере в Нормандии. И, будто это только что пришло ему в голову, прибавил:

— Речь идет о завтрашних боях.

Все собравшиеся оценили его юмор по достоинству.

Вечером в столовой Грегори внимательно приглядывался к юным лицам офицеров и солдат. Все они были возбуждены, радостны и веселы. И никто, кажется, не осознавал, что это, быть может, последний ужин в их жизни. Грегори представил себе, насколько бы были горды их родители, если бы они увидели своих сыновей в этот момент.

Перед отъездом из Лондона он совершил набег на погребок сэра Пеллинора — разумеется, с ведома последнего — и привез с собой несколько бутылок одного из лучших рейнвейнов. Теперь, по его предложению, генерал Гейл пригласил генерал-майора Кроуфорда, вице-маршала авиации Холлингхерста, командира авиационного крыла Макнамару и адъютанта Гейла помочь распить эти бутылки за успех союзников.

Они пили чудесное вино, разговаривали о предстоящей битве, но мысли Грегори блуждали совсем в другом месте. Он вспоминал, как Малаку угощал его у себя в замке таким же тонким рейнвейном в первую ночь их в Сассене. Они тогда тоже пили за победу и за поражение Германии в войне. И тут он снова мысленно увидел Малаку.

Оккультист и Тарик были в той же охотничьей заимке посреди болот и, по всей видимости, успели обжить новое пристанище. Чернокнижник, оказывается, не забыл в спешке прихватить свой астрологический инструментарий и сейчас сидел над расчетами. Присутствовал в комнате и третий человек: высокий, худой мужчина с интеллигентным лицом, одетый в грубый крестьянский костюм. Едва только Малаку почувствовал невидимое присутствие Грегори, он прервал работу и сообщил, что в данный момент ему опасность не грозит, а молодой человек в комнате — польский инженер, который тоже скрывается от нацистов.

В десять вечера в столовую пришел полковник авиации Серплайс и увел Грегори с собой. Сперва они проехали на машине, проверяя, все ли готово на аэродроме к началу операции, и остались довольны состоянием боеготовности людей и машин, затем заглянули в командно-диспетчерский пункт аэродрома, к которому должен был выруливать каждый самолет перед получением разрешения на взлет.

Ровно в двадцать три часа три минуты первый самолет поднялся в воздух, вслед за которым стартовали в неизвестность с тридцатисекундными интервалами один за другим остальные. Подполковник (командир авиационного крыла), стоявший рядом с Грегори, отмечал их взлеты по хронометру, и ни один самолет не выбился из графика ни на одну долю секунды.

Наступил небольшой перерыв, после которого должна была вылететь вторая волна. В этот интервал прилетел лично главнокомандующий ВВС главный маршал авиации сэр Трэффорд Лей-Мэллори, чтобы узнать, как идут дела. Ознакомившись с обстановкой, сэр Трэффорд Лей-Мэллори полетел дальше, чтобы провести инспекцию в других частях и соединениях ВВС.

Наступила полночь, но для Грегори она как-то не ассоциировалась с началом долгожданного дня «Д». Для него и для всех людей вокруг этот день начался уже несколько часов назад. В компании Серплайса он пошел пешком к генеральскому планеру, чтобы провести оставшиеся три четверти часа в обществе генерала с пользой для дела — сбора материала для своего репортажа. Тот недавно вернулся из палаточного лагеря, где пил доброе пиво со своими солдатами и летчиками, и в отдалении еще слышались их славословия и здравицы в честь генерала. Но добрый английский эль не очень помог разрядить обстановку гнетущего ожидания, поэтому Грегори предпринял попытку испытать на окружающих другое проверенное средство: начал рассказывать похабные анекдоты. Народ оживился, кто-то знал и другие истории, короче — помогло. Генерал сейчас выглядел более массивной фигурой, чем обычно, поскольку карманы куртки индивидуального пошива оттопыривались от множества карт и доброй дюжины всяких необходимых ему после посадки во Франции предметов. Из-под куртки выглядывали светло-серые галифе.

Еще немного поболтав, Грегори возвратился вместе с Серплайсом на контрольно-диспетчерский пункт аэродрома. Подали сигнал разрешения на вылет, и двадцать пять планеров, которых вели на буксире «Альбемарли», начали движение по взлетной полосе. Самым первым взлетал самолет Макнамары, на борту которого стояла латинская буква S, что означало Sugar (сахар), а за ним на буксире поднялся Ричард I со своим личным штабом. Один за другим, четко, как по будильнику — один самолет с планером в минуту — они поднимались в воздух и исчезали в ночном небе.

Пришло время возвращаться самолетам из первой волны, поэтому Грегори и командир авиационной станции поспешили в комнату для инструктажа, сгорая от нетерпения узнать, все ли прошло гладко. После некоторого ожидания прибежал первый возвратившийся пилот и доложил, что, несмотря на плохие погодные условия, он сбросил своих парашютистов в точности над указанным ему местом в семнадцать с половиной минут пополуночи. Но выглядел он невеселым, а когда Серплайс поинтересовался о причинах его дурного настроения, сказал:

— Если честно, сэр, то я разочарован — все как на наших бесчисленных тренировочных полетах здесь: полная темень, никаких зениток, ни зги не видать и азарта никакого. Просто даже и не верится, что ты каким-то боком причастен к открытию Второго фронта.

Но для Грегори такая его оценка звучала подобно музыке — ведь это означало, что его друзья-приятели из управления по введению противника в заблуждение постарались на славу. Противник не знал ни точной даты, ни места ожидавшегося десанта. Генералу Монтгомери несказанно повезло, ему даровано было такое, о чем мечтают все главнокомандующие на свете: полная тактическая внезапность нанесения удара. Потери союзников в течение нескольких часов будут составлять лишь незначительную толику от того, какими бы они стали, располагай немцы такими сведениями.

Один за другим стали возвращаться и другие экипажи, и все они приносили такие же радостные известия.

Но не у всех, оказывается, все прошло без сучка и задоринки. Присутствующим испортило настроение появление небольшой делегации парашютистов с маскировочной чернотой на лицах. Среди них был и начальник оперативно-разведывательного отделения штаба бригады, который должен был возглавить их высадку, поэтому должен был прыгать первым. Но он, как на грех, оказался мужчиной изрядного телосложения и застрял в люке; уж как они всем миром ни старались либо вытащить его из люка, либо пропихнуть вниз — ни в какую. Пилот прогонял вдоль побережья около получаса — результат тот же. Злосчастный толстяк тем временем потерял сознание, и было решено лететь обратно. Вытолкнуть эту пробку из люка удалось только после посадки самолета на базе. Пилот чуть не в ногах у Серплайса катался, умоляя разрешить ему сделать вторую ходку, чтобы хоть остальные парашютисты могли принять участие в историческом событии, но Серплайс разрешить этого не мог: воздушное пространство над Ла-Маншем сейчас было битком набито вылетающими и возвращающимися с боевого задания самолетами союзников. Все графики полетов были расписаны вплоть до минуты, и самолету с десантниками могло не поздоровиться, если бы он нарушил действие этого четко налаженного механизма.