Деннис Уитли - И исходит дьявол

В том месте были два цветочных бордюра. Они поднимались с обеих сторон живой изгороди, и казалось, что кусты погружены в цветы.

Здесь были старые песочные часы, за ними простирался пруд, скопированный по форме с Хэмптон-Кортского. Он был строгой четырехугольной формы, и каждая сторона ступеньками сбегала к воде, на которой летом безмятежно плавали под солнцем цветки голубых лотосов и белых лилий.

Только они вышли на террасу, как услышали детский голос:

— Мамочка, мамочка, — и уменьшенная копия Мэри Лу торопливо засеменила к ним по траве лужайки. Она была одета в русский сарафанчик из батиста с широкими рукавами, отделанными золотой вышивкой.

Мать и отец спустились по ступенькам террасы, и, когда она, как маленький вихрь, подлетела к ним, Ричард подхватил ее и пружинисто взметнул на своих руках.

— Что случилось, Цветочек Наш? — заинтересованно спросил он, называя Флер ласкательным прозвищем. — Ты сломала скутер или эта Нанни опять сегодня вспыльчива?

— Нет, нет, — запротестовала девочка, ее голубые глаза, казавшиеся такими огромными на маленьком личике, широко раскрылись в неподдельном участии, — Джим поранился.

— Да неужели? — Ричард опустил ее на землю. — Бедняга Джим. Надо сходить проверить.

— Он сильно поранился, — защебетала опять Флер, подергивая юбку матери. — Он поранился своим волшебным мечом.

— О, боже! — Мэри Лу непроизвольно расчесывала пальцами темные кудри Флер. Она знала, что «волшебным мечом» Флер называет ручную косу садовника. Тот пользовался ею, потому что Ричард постоянно настаивал, чтобы газоны в Кар-диналз Фолли подкашивались старинным дедовским методом, а не механической газонокосилкой, поскольку для механизмов газоны были слишком стары и драгоценны.

— Где же он теперь, моя маленькая?

— Нанни перевязала его, и я тоже помогала. Потом он ухромал на кухню.

— И ты не испугалась крови? — поинтересовался Ричард. Флер отчаянно замотала кудрявой головкой:

— Нет. Мамочка говорит, Флер не должна ничего бояться. А почему мне следует бояться крови?

— Иногда люди бывают глупенькие, — ответил отец, — но не такие люди, как мамочка, ты и я. Мы ведь знаем, что к чему.

В этот момент к ним подошла няня Флер. Она слышала последнюю часть разговора.

— Да ничего серьезного, мадам, — заверила она Мэри Лу, — Джим точил косу, а оселок соскользнул, но он только порезал палец.

— Да-а, а если он не сможет работать? — глубокомысленно обеспокоилась Флер.

— Но почему? — слегка настороженно спросил отец.

— Он бедняк, — произнесла девочка после небольшого задумчивого молчания. — Он должен работать, чтобы кормить своих детей. Вот. Если он не сможет работать, ему придется туго, да ведь?

Ричард и Мэри Лу переглянулись. Это было одно из высказываний Саймона, и приходилось только удивляться, что оно с такой легкостью соскользнуло с губ ребенка.

— Да, это серьезно, — согласился отец. — И что нам теперь делать?

— Мы все должны ему дать что-нибудь, — выдохнула девочка.

— Ну хорошо, скажем, я дам ему полкроны[10], — предложил Ричард. — А как ты думаешь, сколько ты можешь себе позволить?

— Я ему тоже дам полкроны. — Флер не хотелось быть скупердяйкой.

— Да есть ли она у тебя, милочка? — удивилась мать. Флер ненадолго задумалась и с сомнением предположила:

— Ну-у, мо-о-жет бы-ы-ть, и не-ет. Тогда я дам ему полпенни[11].

— Вот и замечательно, дорогая. А мой вклад будет шиллинг[12], — заключила Мэри Лу. — И всего это будет три шиллинга, шесть пенсов и полпенни.

— Но Нанни тоже должна что-то дать, — вдруг еще раз высказала свое мнение Флер, поворачиваясь к няне, которая, улыбаясь, заверила девочку, что она тоже внесет четыре пенса.

— Итого, — засмеялся Ричард, — три шиллинга, десять пенсов и полпенни! Да ему хватит этого богатства на всю жизнь, ага? А теперь ковыляй-ка лучше обедать.

Домашний «кризис» был успешно разрешен, и Ричард с Мэри Лу направились к теплице вдоль по террасе, а затем под нависшими над дорожкой ветвями старого кедра. Туда же подошел и дворецкий Малин со свежими сливками и сахаром. Следующие полчаса прошли в беззаботном поедании свежей клубники.

Они едва успели закончить это веселое занятие, когда, к их немалому удивлению, поскольку было еще только два часа, Малин возвратился и объявил о прибытии трех ожидаемых гостей. Все сразу поспешили в дом.

— Ага, вот они, — весело вскрикнула Мэри Лу в тот момент, когда трое друзей вышли на террасу, — но взгляни, дорогой, — они определенно сошли с ума. Ты только посмотри на Саймона!

И в самом деле, чета Итонов имела все основания так думать, созерцая совершенно гротескную наружность Саймона. На нем были шорты, легкая курточка с капюшоном, какие обычно надевают велосипедисты, и абсурдная розовато-лиловая кепка для игры в крикет. Обменявшись поспешными приветствиями, вся компания вернулась в гостиную.

— Сероглазка, дорогой, — Мэри Лу поднялась на цыпочки и поцеловала де Ришло в чисто выбритую щеку, — мы получили твою телеграмму и теперь умираем от любопытства: что все это значит? Может быть, наша прислуга сговорилась отравить нас или что-то еще?

— Но я полагаю, что нам не возбраняется выпить по фужеру твоего любимого шерри.

— Что-то еще, — улыбнулся де Ришло. — Вот именно, «что-то еще», Принцесса. Мы сейчас расскажем вам весьма необыкновенную историю, и вы поймете, отчего мне было так важно предупредить вас не употреблять какой-либо мясной пищи сегодня.

Ричард потянулся к звонку.

Герцог протестующе вскинул руку:

— К сожалению, возбраняется. В данный момент никто из нас не должен дотрагиваться до спиртного ни при каких обстоятельствах.

— О, боже! — простонал Ричард. — Надеюсь, что ты не хочешь этим сказать, что тебе нельзя. Нет, с тобой явно не все в порядке.

— Именно это я и хотел сказать, — заявил герцог, улыбаясь, — и это вполне серьезно.

— У нас неприятности — довольно серьезные неприятности, — добавил Саймон, тоже улыбаясь, но весьма кисло.

— Ага, вот, значит, в чем дело, — засмеялся Ричард, чувствуя определенную неловкость. Он был серьезно озадачен странным видом своих друзей, необычностью их поведения и той атмосферой напряженности, которую они принесли с собой.

Он бросил взгляд на Рекса, обычно разбрызгивающего вокруг себя веселье. Тот стоял у двери огромный, мрачный и молчаливый. Затем опять резко повернулся к герцогу и поинтересовался:

— А в самом деле?! Что это Саймон так вырядился? Если бы сейчас был подходящий сезон, то я бы мог легко предположить, что он участвует в соревнованиях на «приз дураков» на «Балу трех искусств».