Антон Иванов - Большая книга ужасов – 8

– Вам кого? – спросили низким грудным женским голосом.

– П-пелагею, – заикаясь, произнесла Жанна.

– Бабку Пелагею, – жмурясь от яркого света, добавил я.

– Проходите, – был краток ответ хозяйки.

Луч фонаря опустился вниз, освещая нам пол сеней. Мы вошли. Дальше оказалась еще одна дверь. Она была открыта. Из проема лился тусклый свет.

– Шагайте смело, – послышался за нашими спинами ободряющий голос хозяйки. Входная дверь хлопнула. Лязгнул дверной засов.

Путь назад был отрезан. От этого у меня по спине побежали мурашки. Жанна взяла меня за руку и крепко сжала мне пальцы. Видимо, и она себя чувствовала не очень уютно.

Мы вошли в большую комнату. Я начал озираться по сторонам. Окна комнаты и впрямь выходили во двор и к тому же были завешены плотными шторами. Посреди комнаты горела керосиновая лампа. С низких потолочных балок свисали пучки сушеных трав. В углу напротив двери стоял огромный резной буфет с множеством мелких ящичков. На нем лежало что-то очень странное, но разглядеть я это не мог, свет был слишком уж

тусклый.

Слева от двери добрую половину стены занимала огромная печь. Я видел такие только на иллюстрациях к русским народным сказкам. Рядом стоял самый настоящий ухват. В общем, сплошная экзотика.

– Чего застыли? Садитесь, – отвлек меня от задумчивого созерцания голос хозяйки.

Оглянувшись на нее, я разинул рот от удивления. Перед нами с Жанной стояла совсем не бабка, а женщина лет тридцати. Лицо круглое, без единой морщины.

– Чего таращишься? – усмехнулась она.

– Разве вы Пелагея? – вырвалось у меня.

– Она самая, – вновь улыбнулась хозяйка. – С тех пор как окрестили, так и зовут.

– А-а… это… бабка… Нам говорили, – не слишком связно выразил следующую свою мысль я.

Жанна нахмурилась и ткнула меня в бок. Мол, лучше молчи.

– Да бабка я, бабка, – поспешила внести ясность Пелагея. – И прошу не удивляться. Бабка – это в данном случае не возраст, а, так сказать, профессия.

– Понятно, – пробормотал я, хотя, честно сказать, совершенно ничего не понимал и вновь принялся изумленно ее разглядывать.

Темный платок в мелкий цветочек повязан по самые брови, полностью скрывая волосы женщины. Платье, тоже темное, широкое, доходило ей почти до пят.

– Да что вы столбами стоите? – вновь обратилась к нам хозяйка. – Снимайте куртки, вешайте на гвоздик и садитесь на лавку.

Из стены у двери торчали четыре гвоздика. На одном из них висела длинная коричневая дубленка вполне современного вида. На другом – песцовая шапка. А на два свободных мы с Жанной водрузили свои куртки, после чего уселись на широкую отполированную временем до зеркального блеска деревянную лавку, стоявшую вдоль стола.

Пелагея опустилась на лавку напротив.

– Ну, рассказывайте. – И мы ощутили на себе пристальный взгляд ее колючих серых глаз.

– Мне дала ваш адрес Ольга Николаевна, – тихо произнесла Жанна. – Вы очень ей помогли.

– Я многим помогла, – без ложной скромности отозвалась «бабка» Пелагея. – Какая же Ольга Николаевна, дай бог памяти?

– Ну, она такая небольшая, худенькая, – начала Жанна.

– С пожаром в квартире и сломанной ногой, – добавил я.

– Помню, – едва заметно кивнула Пелагея.

– Ну, вот, – снова заговорила Жанна. – А моя мама ее близкая подруга. И Ольга Николаевна уверяет, что нас с мамой тоже сглазили. И только вы можете нам помочь.

– Тогда мне нужны подробности. – Пелагея по-прежнему пристально изучала Жанну. – Рассказывай все по порядку и как можно подробней. Это очень важно.

– Только не знаю, с чего начать, – нерешительно ответила Жанна.

– Начинают обычно с начала, – губы Пелагеи чуть тронула улыбка.

– Понимаете, сначала у мамы начались какие-то неприятности на работе, – сказала Жанна, – но она от меня это скрыла, и я не знаю, в чем там дело.

– Хорошо, – кивнула «бабка». – Тогда рассказывай, о чем знаешь.

Жанна начала рассказывать про день рождения. Получалось это у нее путано. Она постоянно сбивалась, подыскивала слова и что-то уточняла.

Пелагея слушала очень внимательно и даже ни разу не перебила. Лишь время от времени задумчиво кивала. Свет лампы отбрасывал от ее головы тень на противоположную стену. Тень получалась огромной, и при каждом кивке Пелагеи казалось, что по стене кто-то ходит. И еще меня отчего-то все время бросало то в жар, то в холод.

Наконец Жанна с грехом пополам окончила свой рассказ и умолкла. Пелагея продолжала смотреть на нее. Взгляд ее обретал почти физически ощутимую тяжесть. Серые зрачки потемнели и теперь стали черными.

«Бабка» медленно поднялась со скамьи, подошла к буфету, распахнув створки, извлекла оттуда внушительных размеров деревянную миску, поставила ее на стол и сняла со стены несколько полотняных мешочков. Их там висело великое множество.

– Ну-ка, Федор, бери фонарик и зачерпни воды из бочки в сенях. Принесешь сюда, – распорядилась она.

Я вздрогнул. Ни я, ни Жанна своих имен здесь еще не называли. «Или называли, – немедленно одолели меня сомнения. – Пелагея представилась нам. Это я помню наверняка. А вот мы… мы… Нет, точно не представлялись. Откуда же она узнала мое имя?»

– А ты, Жанна, пока вот что сделай… – продолжала «бабка».

Я снова вздрогнул. Возле Жанны неизвестно откуда взялась медная ступка с пестиком. Пелагея сыпанула туда что-то из мешочков и распорядилась:

– Толки. А ты чего встал? – перевела она взгляд на меня. – Давай, давай, пошевеливайся.

Включив фонарик, я выскочил в сени. Там, между штабелями дров, стояла огромная дубовая бочка, перетянутая черными металлическими обручами. Верх бочки прикрывала круглая фанерка. На ней стоял ковш.

Зачерпнув воды, я понес ее в комнату. Под ногами внезапно раздался душераздирающий вопль. Что-то с силой вцепилось мне в ногу. Я споткнулся. Ковш и фонарик полетели на пол. Фонарик погас. А так как дверь комнаты я закрыл, то оказался в кромешной тьме.

К счастью, дверь почти тут же распахнулась.

– Экий ты неловкий! – осуждающе покачала головой Пелагея. – Ну-ка поднимайся.

Пока я вставал на ноги, «бабка» подняла ковшик и, заботливо обтерев его полой платья, вновь протянула мне.

– Набери еще раз. Нам вода нужна. Пошли, кисонька.

Тут я увидел виновника переполоха. Мне бы такое не пришло в голову назвать кисонькой. Это был настоящий рыжий кот-бандит. Огромных размеров, одноухий, второе он, видимо, потерял в боях, и к тому же одноглазый. Этим самым глазом он обозрел меня с ног до головы и, брезгливо дрыгнув всеми четырьмя лапами, величаво удалился в дом.

«Наверное, рыжий котяра – ближайший ее помощник, – пронеслось у меня в голове. – Интересно, он по ночам в кого-нибудь превращается?»