Джон Маркс - Страна клыков и когтей

А еще начало происходить нечто более удивительное и манящее. Закрыв глаза, я видела слова, в самом деле их видела — как панораму бедствия. Закрыв глаза, я многое чувствовала: могла коснуться кожи слов, точно кожи павших, могла заглянуть в глаза умирающим. Я опускалась над ними на колени на мостовых, в окопах, в их домах и держала их за руку. А потом, однажды ночью я с криком проснулась ото сна, притаившегося между этими словами, как змея в мешке. В том сне я была в каком-то доме в долине. Дверь с грохотом распахнулась, и я услышала шаги в коридоре, голоса мужчин, говоривших на языке, которого я не понимала. Они вошли в комнату, и мужчина, Роберт, вскочил с кровати. Пришедшие заломили ему руки за спину и перерезали горло, а после подошли ко мне, и пока я кричала, насиловали меня; последний, вторгаясь в меня, вонзил мне меж ребер нож. Открыв глаза, я решила, что просыпаюсь от сна о моей собственной смерти, но это было не так. Стоило мне открыть их, как ко мне в рот полезли женские волосы. Я превратилась в последнего из насильников. В руке у меня был нож Торгу, и я механически вонзила его ей меж ребер. Проснулась я с криком, и Клемми меня обняла.

Она спросила, в чем дело, и я солгала. Сказала, что была в центре Нью-Йорка 11 сентября, что было правдой, и что мне приснился сон про тот день, что было ложью.

— Бедняжка, — пожалела меня она, но, похоже, моя ложь ее не убедила. — Дай еще раз взгляну на те отметины.

Я подняла рубаху, и она провела пальцем по свастике, полумесяцу и строке клинописного текста.

— Их стало больше, — сказала она. — Это какая-то сыпь, но очень уж похожа на письмена, как по-твоему? — Она подняла на меня взгляд. — Больно?

Я покачала головой. Никакой физической боли сыпь не причиняла. Но я чувствовала, как отметины расползаются по моему разуму, а не по телу. Этого я ей не сказала. Как не сказала и того, что сыпь возникла у меня на теле одновременно с голосами в голове, и что они исходят из одного источника.

Через несколько дней, когда мы поднимались по шоссе к перевалу Борго, и подъем был тяжкий, она меня подслушала.

— Что ты сейчас сказала?

Я вздрогнула от неожиданности. С ужасом я подумала, что она способна читать мои мысли.

— О чем ты говоришь?

— Ты что-то шепчешь. Молишься?

— Нет, это скорее по твоей части.

Она остановилась.

— Что, черт побери, происходит, Эвангелина?

Я отказывалась отвечать, просто шла дальше.

— Перестань так себя вести. Если что-то происходит, мне нужно знать. Мы имеем дело с очень серьезными вещами. Тебе можно доверять?

Я все шла.

— Ты бормочешь названия библейских мест! — воскликнула она. — Это ты хотя бы сознаешь?

На гребне перехода стояла гостиница, построенная коммунистами в надежде на прибыль от туристов, которых привлекли сюда западные мифы о вампирах. Номер нам был не по карману, но служба безопасности работала спустя рукава, и, дождавшись, когда появится автобус с туристами, мы смешались с толпой, в основном немцами и датчанами, и откололись от них, когда они подошли к стойке портье. Клемми обладала удивительной способностью отыскивать забытые уголки и щели — во всех смыслах. Мы забрались в ту часть гостиницы, где не было ни отопления, ни света. Ночь будет холоднющей, но у нас есть наши тела, свитера и одеяла.

Она все еще на меня злилась, и некоторое время мы молчали, грызли последние яблоки, вместе выпили банку колы, которую долго берегли.

— Как только одолеем перевал, — сказала она, смяв банку, — пойдешь своей дорогой. На меня не рассчитывай.

Я отбросила огрызок. Время настало.

— Ах вот как?

В лице у нее застыло недоверие.

— Мне перестало нравиться, как ты на меня смотришь.

— Вот как? — повторила я.

Она сидела, опираясь спиной на голый матрас, наблюдая за мной так, словно я вот-вот ее укушу.

— Но когда я тебя раздеваю, я тебе нравлюсь, — не унималась я.

— И ты этим беззастенчиво пользуешься.

— Но тебе это нравится!

В ее глазах блестели страх и желание. Встав на колени, я положила руки ей на плечи, прижала ее к матрасу и поцеловала в губы. Ее дыхание участилось.

— И тебе нравится, как я тебя целую.

Она меня оттолкнула.

— Что-то не так, Эвангелина. Ты меняешься прямо на глазах.

Несколько дней назад эти слова меня бы встревожили. Но теперь я видела ее такой, какой она была на самом деле: передо мной сидела испуганная фанатичка, окунувшаяся в самый худший свой кошмар. Она сношалась с агентом Врага — или так она думала. Как она великолепна в своей ошибке!

Прижав ее к краю кровати, я снова ее поцеловала. Она отвесила мне пощечину. Я ответила тем же. Она попыталась вывернуться из-под моих рук, проскользнуть через кровать к двери, но я поймала ее за ноги. Я стала сильной. Схватив Клемми за щиколотки, я притянула ее назад, а после, уложив силой, стащила с нее свитер и сорвала футболку.

— Отвали, — сказала она.

— Помнишь Тодда? — спросила я. — Или я заставила тебя совершенно о нем забыть?

Она подрагивала под моими руками. Я сняла собственный свитер. Увидела голубые вены на ее горле, висках и на груди. Сжав груди в ладонях, я коснулась их языком и впервые уловила биение крови под кожей. Мне хотелось съесть ее живьем. И я вдруг поняла, что если сделаю это, то ясно и четко услышу песню, которая звучала в потаенных уголках моего сознания, разберу наконец слова между слов, и все прояснится. Вот он — ответ. Я проникну в видения у меня в голове, как никогда не удавалось раньше. Прижимая ее к кровати, я сняла с нее остальную одежду, погладила, куда смогла дотянуться, запустила пальцы в промежность, ощущая жар крови. И каждую секунду думала, насколько глубже сумею проникнуть, насколько дальше зайти, и чего это потребует, и что я узнаю, когда она будет лежать передо мной разъятая на части. И в мгновение перед тем, как мое новое я решило разорвать ее на куски, я отпрянула и, завопив что было сил, приказала твари в моей голове убираться.

Клементина смотрела на меня с ужасом. Я визжала и никак не могла остановиться. Тварь не выйдет из меня, если я ее не выкричу. Слова смолкнут, лишь когда я заглушу их собственным голосом.

Она схватила свою одежду. Но слишком поздно. Она уже была нагой — такой, как им нравилось, такой, как им требовалось. Я уже слышала топот их ног. Они идут. И это была не полиция. Это было гораздо хуже. Я попыталась ей объяснить. Мы проникли в часть гостиницы, недоступную для людей. Мы вошли в ту часть, которая принадлежала Торгу. Он жирел в гостиницах, в этом самом мимолетном из жилищ. Он их любил. Они — его единственный дом, и чем более неухожен, чем более убог этот дом, тем лучше. Схватив меня за руку, Клемми меня ущипнула. И впервые я увидела ее неподдельный страх.