Алана Инош - Слепые души

 – Хорошо, потом разберёмся, кто кому звонил... Где вы сейчас?

 – Мы на автодороге, скоро будем у Али!

 – Ладно, будьте там и никуда не уезжайте! Дождитесь...

 Голос Дианы Несторовны внезапно обрывается: что-то со связью. Я не перезваниваю, бросаю телефон в сумочку и поднимаю глаза на дорогу...

 – Ничего себе, кто-то слетел с дороги под откос! – восклицает Костя, сбрасывая скорость.

 Из овражка поднимается столб чёрного дыма. Костя даёт задний ход, а я неотрывно смотрю на дым, как парализованная: страшное свершилось. Наша машина встаёт вровень с местом аварии, и Костя глушит двигатель. Вдали над лесом розовеет заря, небо чистое, как крыло ангела, безмятежно спокойные сосны щекочут его своими верхушками, а в свежем утреннем воздухе пахнет гарью и бедой.

 – Ё-моё! – бормочет Костя потрясённо. – Там точно никого не осталось в живых...

 Столб дыма поднимается от горящей машины, валяющейся в овражке вверх колёсами. Хоть она и объята пламенем, но я вижу, что это джип, и что когда-то он был серебристым. Лучше бы мои глаза никогда не видели белого света! Это машина Альбины.

 – Смотри! – вдруг кричит Костя. – Там человек!

 В нескольких метрах от горящего джипа на склоне овражка лежит кто-то в белом костюме. Мои колени подкашиваются, когда я вижу этот костюм – мой любимый костюм из гардероба Альбины, в котором она пришла на нашу вторую встречу, после ромашки, персиков и конфет.

 – Куда! – кричит за моей спиной Костя. – Стой, Настя! Сейчас бензобак рванёт!

 Мне плевать на это, я бегом спускаюсь по склону, спотыкаясь и оступаясь, к распростёртому телу в белом костюме, испачканном кровью и грязью.

 – Настя! – надрывается крик Кости там, наверху.

 У меня подворачивается нога, и я падаю прямо на тело, и подо мной слышится стон. Она жива, трепыхается сердце, Аля жива! Я переворачиваю её, а у неё вместо лица – кровавое месиво. Лица практически нет, но это её волосы и её руки, её говорящие часы для незрячих на запястье. Я нечаянно нажимаю кнопку, и приятный женский голос чётко говорит:

 – Пять часов тридцать три минуты.

 Я кричу, зову её, а она в ответ только стонет. Подняв голову вверх, я ору Косте:

 – Вызывай спасателей!

 А он, размахивая руками, кричит, как полоумный:

 – Бензобак! Бензобак!

 В этот момент с окровавленных губ Альбины слетает:

 – Утёнок... Милая...

 – Аля, я с тобой! – кричу я, вне себя от счастья, что она очнулась. – Я здесь, я тебя не брошу!

 – Уходи, – хрипит она. – Бак... взорвётся...

 – Аля, я тебя вытащу! – кричу я, как сумасшедшая.

 С удесятеренными силами я принимаюсь тащить её наверх, проклиная трусость Кости, и, видимо, делаю Альбине больно, потому что она стонет громче. Я опускаюсь на глинистый склон, задыхаясь от усилий.

 – Настя... оставь меня, – шепчет Альбина. – Не надо... Ты не успеешь... Уходи отсюда...

 Я глажу её растрёпанные, местами слипшиеся от крови волосы.

 – Я с тобой, Аля... Я тебя не брошу, – бормочу я сквозь слёзы. – Я люблю тебя...

 Из последних сил приподняв голову, она низким и хриплым, страшным голосом приказывает:

 – Уходи!

 Я сажусь рядом с ней. Небо над нами чистое и спокойное, мне не страшно подниматься туда. Нет, совсем не страшно, если мы с Альбиной будем вместе. Тёплая пелена слёз застилает мне взгляд.

 – Лучше я умру вместе с тобой, – сообщаю я ей своё решение. – Всё равно мне без тебя не жить.

 – Дура! – неузнаваемым, грубым голосом хрипит она.

 Сцепив зубы, она делает страшное усилие и валит меня на склон, а сама рывком взбирается на меня сверху, закрыв меня собой; в этот момент разверзается ад, и из него, в чёрном плаще, с улыбкой на губах и красным огнём в глазах выходит Якушев.

 – Я обещал войну – вот тебе война, – громыхает его голос. – А сейчас я возьму мой трофей!

 «Я не отдам тебе её!» – хочу я крикнуть, но голос меня не слушается, а Якушев склоняется и берёт Альбину на руки. Я могу только бессильно уцепиться за край его чёрного плаща, а он, обернувшись и взглянув на меня сверху вниз угольно-чёрными провалами глазниц, усмехается:

 – И это всё, на что ты способна?

 Чёрная ткань его плаща выскальзывает из моих пальцев, на ощупь она как слизь. Якушев уносит Альбину в разверзшиеся огненные врата, и они смыкаются за ним, а в моих ушах стоит гул и рёв пламени.

Глава 20

 Они говорят, что прошло пять дней, а мне кажется, что пять лет. Пять лет странствий по пустыням и болотам, по горам и лесным дебрям, по заброшенным мёртвым городам – и я возвращаюсь домой, в пустую квартиру, с пластырем на лбу и усталой душой.

 Я мою руки и вижу в зеркале незнакомую женщину с полуседыми волосами и пластырем на лбу. Я хмурюсь, и она хмурится. Я дотрагиваюсь до волос, и она тоже трогает свои седые космы.

 – Вы кто? – спрашиваю я, и её губы тоже шевелятся. Она отвечает: – Головина Анастасия Петровна, – а мои губы шевелятся синхронно её словам.

 Звонит телефон.

 – Настя, похороны завтра в час. Я за тобой заеду. Как ты там, золотце?

 Впервые у Дианы Несторовны такой тихий и усталый голос, совсем не похожий на её обычный – бодрый и звучный.

 – Приезжайте лучше сейчас, если можно, – прошу я. – Я очень хочу вас увидеть.

 – Сейчас не могу, лапушка, – отвечает она. – Хлопот по горло... Завтра увидимся.

 Я знаю, что такое подготовка похорон, и понимаю её, но желание увидеть её и обнять не становится от этого слабее. А завтра, на людях, я вряд ли смогу это сделать.

 Что же мне делать с этой седой женщиной в зеркале? Глаза у неё вроде молодые, и морщин как будто не видно, но седые волосы производят странное впечатление. Пойти, что ли, купить пару упаковок краски? Я пересчитываю свои финансы, беру с собой триста рублей и выхожу на улицу.

 Улица как улица, всё как всегда: машины, люди, выхлопные газы. Никому нет дела до седой девушки, чьё странное отражение плывёт в витринах и стёклах машин, лужах и дверях. Она шагает размеренно и вроде бы целенаправленно, и никого не интересует, по какому делу и куда она идёт. Она не ругается матом на всю улицу, не раздевается догола, не угрожает себя поджечь – так с какой стати обращать на неё внимание? Напротив, она ведёт себя вполне прилично и законопослушно – идёт себе и идёт молча, постукивая каблуками и никого не задевая, девушка-тень. У неё в кармане триста рублей, которые она хочет потратить на краску, чтобы не стало видно её седины, а отнюдь не на водку.

 Вчера ей задавали вопросы по поводу катастрофы на автодороге, и ей пришлось объяснять, как она туда попала в шестом часу утра, в каких отношениях состояла с погибшими; это было очень неприятно и тяжело, в том числе и разбирательство о звонках. Выходили непонятки: Диана Несторовна (со слов её погибшей сестры) утверждала, будто седая девушка звонила погибшей примерно без десяти пять и просила приехать, а девушка пыталась доказать, что звонить-то она звонила, только не дозвонилась. Детализация звонков подтверждала её слова: ею был сделан один звонок в пять ноль восемь, и выходило, что Диана Несторовна либо лжёт, либо где-то ошибается – скорее всего, со временем звонка. Но Диана Несторовна настаивала, что сестра ей позвонила в пять и сказала, что седая девушка звонила ей десять минут назад, – следовательно, звонок должен был быть зарегистрирован где-то без десяти пять. Но согласно детализации, никакого звонка в это время с номера седой девушки не поступало, а поступил звонок с какого-то странного несуществующего номера, не закреплённого ни за каким абонентом. Над загадкой этого звонка и ломали головы сотрудники, коим было поручено разобраться в этом деле.