Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

Дикинс", "Длинношея", "Пиздо-Ударная Борьба", а также лесной монстр в морге, психопатические мафиози, колдуны и некрофилия ради подпольной порнографии. Ароматный ветерок дул с противоположной стороны леса, заставляя Писателя глубоко дышать, улыбаясь в чудесную ночь и вспоминать, каким прекрасным может быть мир.

Затем… он вздрогнул.

Далёкий звук разрушил всю роскошь этого наслаждения, и Писателя передёрнуло. Это был пронзительный человеческий крик, доносящийся со стороны Бэктауна, а может быть, и ещё дальше, звук настолько резкий, настолько пропитанный ужасом, что он мог подумать, что нечто отвратительное проникло в горло человека и вырвало не только его сердце, но и душу.

Писатель снова вздрогнул в наступившей тишине и поспешил внутрь.

Фойе, атриум и библиотека, хоть и были ярко освещены, при этом были пусты и пугающе тихи. Никаких признаков миссис Говард за стойкой регистрации, и Портафоя не было. Хорошо… Он уже достаточно наговорился за сегодня и не нуждался больше в общении. Однако, несмотря на усталость, он знал, что не сможет заснуть, не прочитав сначала несколько страниц книги, и ни одна из немногих, которых он взял с собой, не справится с этой задачей. Естественно, он побрёл в библиотеку.

Он сразу же удобно устроился среди полок, изучая их содержимое. Хорошая книга Кафки или Шекспира вполне подошла бы, но нет, большую часть библиотеки составляли романы в мягких обложках, вестерны, кулинарные книги, всё то же, что он уже видел в первое посещение этой библиотеки. А вот и роман, — увидел он. “Дом Дика”, осуждённого “Уотергейтского грабителя” Э. Говарда Ханта[90]. А вот ”Побережье Варваров” Нормана Мейлера[91], возможно, самая скучная книга из когда-либо написаных. Но…

Что это?

На одной из полок на дюйм был выдвинут корешок книги. Ещё одна милая записка от моего двойника? Он почти был уверен в этом. Но, эта книга в твёрдом переплете точно была не пустой, на её корешке читалось: “Г.Ф. Лавкрафт: Жизнь”

О, Лавкрафт! — подумал Писатель. — Вот это сюрприз! Хотя Лавкрафт был академическим писателем ужасов c Род-Айленда в 20-х и 30-х годах, и при жизни не издавший ни одной своей книги, после его смерти в 1937 году, его стали называть величайшим в мире мастером фантастических рассказов. Его наиболее известные работы послужили предзнаменованием будущего, аллегориями важных вопросов, такими как научные исследования, тоталитаризм, экзистенциальная философия и социальная динамика. Он писал о не просто домах с привидениями или о ночных ужасах, а о вымысле, побуждающем к интеллектуальным постулатам. Писателю нравились многие произведения Лавкрафта, такие, например, как «Данвичиский Ужас» или «Тень над Иннсмутом», и он сразу же признал их уникальность по отношению к стандартной эскапистской литературе. На самом деле, эта книга идеально подошла бы для его комнаты сегодня вечером.

Но потом он вытащил томик и посмотрел на обложку…

Чтобы описать воздействие того, что он увидел, можно привести пример, что по ощущениям ему было похоже на то, как будто ему на голову упал потолок, и это сравнение было совершенно не преувеличено. Он пошатнулся, чуть не упал и прижал руку к сердцу.

Почему?

Потому что, на обложке книги была черно-белая фотография Г.Ф. Лавкрафта, и его лицо было идентично лицам на всех картинах в отеле, и лицу на фотографии, которую ему показал Септимус Говард, и оно обладало теми же отчетливыми чертами (длинное узкое лицо и выступающая челюсть), что и у всех членов клана Говардов.

Святые угодники, — пришло осознание. — Лавкрафта же звали ГОВАРД! Сомнений быть не могло! Первым предком мужского пола из местного клана Говардов — был сам Говард Филлипс Лавкрафт!

Писатель поднялся в свою комнату, воодушевлённый этим открытием. По пути он рассматривал картины «Лавкрафта» в рамках и сравнивал их с фотографией на книге; в коридоре наверху тоже. Это был бесспорно, совершенно бесспорно, Г.Ф. Лавкрафт.

Улыбнувшись, он посмотрел на портрет Говарда над комодом.

— Мистер Лавкрафт, полагаю. Для меня большая честь познакомиться с вашим сыном и вашими потомками.

(Вряд ли стоит упоминать, что теперь Писатель вознамерился прочитать всё, что написал Лавкрафт, изучить каждую биографическую книгу этого человека, чтобы понять, есть ли какие-либо ссылки или предположения на пребывание ГФЛ в Люнтвилле в конце 20-х годов.) Его осенило волнующее предположение: А что, если нет никаких ссылок? Что, если Лавкрафт никогда не упоминал о своём визите? Значит, я единственный человек, кто теперь это знает!

Конечно, Писатель в своём, пропитанном пивом, разуме перегибал палку. Не то чтобы Лев Толстой или Герман Мелвилл приехали в город, но всё же…

Это было круто…

Он начал мыслить абсурдными связями. Сколько раз его собственные шаги пересекались с шагами Лавкрафта? Если он вышел на улицу и прислонился к дереву, мог ли Лавкрафт сам прислониться к нему? И…

Его брови взлетели вверх, и он даже почувствовал волну в чреслах…

Если я трахну Сноуи и она забеременеет, то мой ребёнок будет иметь часть моей крови, смешанной с кровью Лавкрафта!

Эти размышления, какими бы глупыми они ни были, вызвали у Писателя улыбку. Он открыл окно, предвкушая свежий ночной воздух, но тут же вспомнил, что это окно выходит на городскую свалку. В лицо ему ударил порыв зловония, он хотел было закрыть окно, но…

Он приложил ладонь к уху и прислушался.

Вдалеке он услышал вой сирен — не греческих мифических существ, а сирен полицейских машин или машин скорой помощи. Казалось, они доносились из леса со стороны Бэктаунa, с той же стороны, откуда он слышал ужасный крик, когда входил в отель…

Может быть, сирены и крик связаны между собой?

О, но почему он задумался об этом (и почему я обременяю читателя такими отрывочными наблюдениями?)

Он закрыл окно, задыхаясь от смрада. Запах помойки заполнил комнату, поэтому он, спотыкаясь, доковылял к двери, открыл её и начал махать ею, чтобы разрядить воздух. Свет в коридоре казался тусклее, чем обычно, и как раз в этот момент громадные часы, стоящие возле лестницы, пробили три. Чёрт побери. Я надеюсь, что Сноуи и Дон уже закончили свою грандиозную “Пиздо-Ударную Борьбу”. Утром они будут смешно ходить! Но тут на лестнице появился человек со странной походкой. Это был мужчина с длинными, зачёсанными назад волосами, в отглаженных джинсах поверх ковбойских сапог и клетчатой спортивной куртке. По-видимому, он и сам выпил несколько лишних рюмок, потому что чуть не споткнулся, не говоря уже о затруднённой походке: не столько хромота, а сколько напряжение, как будто ему было неудобно сзади. Это напомнило Писателю о чём-то, но он не помнил, о чём…

Конечно, это был