Мертвые мальчишки Гровроуза - Gadezz

осуществить давнюю мечту – стать детским онкологом. Хотел бы я увидеть, как она улыбается, получая диплом. Сказать, что горжусь ей. Но это несбыточные мечты, не дающие разжать мои пальцы на ее запястье. Ядовитые грезы, отравляющие нас обоих. И я знаю: мои действия пропитаны эгоизмом…

Еще в том году, когда бы ни вернулся в дом, в глубине души – под десятью слоями красок – я ожидал увидеть на его месте развалины. Доказательство того, что без меня мамина жизнь разрушилась, но с каждым моим приходом дюйм за дюймом пространство оживало. В прошлый раз в спальне отклеились обои, и посмотрите – она содрала старые и поклеила свежие. Чайный сервиз для праздников больше не ждет случая, ведь вся мамина жизнь превратилась в событие. Порошка уже недостаточно, поэтому постельное белье благоухает кондиционером. И пончики с джемом не требует повода, как и простое желание быть.

С этими открытиями пришло понимание, что мама справляется. Тоска, смешавшись с детским чувством обиды, растворилась во мне, и на ее месте глубокими корнями проросло смирение.

От остальных родителей, которых я повстречал за время нежизни, мою маму всегда отличало невероятное и непоколебимое стремление к выживанию. Терпение, превозносимое ею в абсолют, сделало из нее временами черствую, словно засохшие краски, женщину. И все же суть ее оставалась неизменной, а палитра пестрила разнообразием.

Нависая над ней, как туча, я испытываю чувство вины. Голод, просыпающийся раз в месяц, – хороший признак отдаления, но он… по-прежнему голод.

Присев на край кровати, я выдыхаю ей в лицо:

– Просыпаться рано, мам.

Глажу ее по растрепанным волосам и поправляю сбившееся одеяло. Когда хрупкое запястье оказывается у меня в руках, мой пульс учащается. Я надкусываю кожу, будто сомневаюсь, и затем вонзаю клыки глубже. Теплая кровь стекает по моим обветренным губам, заполняя в них трещинки. Ее полуприкрытые веки подрагивают, и я делаю глоток за глотком, позволяя жажде перехватить контроль.

Запах железа бьет в ноздри – и я вздрагиваю от отвращения. Пахнет испорченной едой или залежавшейся одеждой в комнате Базза. Ненормально. Желудок сводит спазм. Я хватаюсь за живот, сгибаясь пополам, и падаю на ковер. Меня пробивает пот. В глазах двоится. Сердце бешено, точно прощаясь, стучит в груди.

Пытаюсь разогнуться, но меня выворачивает кровью. И только после нескольких позывов становится легче. Туман клубится вокруг, словно наблюдает лучшее представление за ночь, а снаружи гудит сигнализация.

Прислонившись к стене, я вытираю со лба испарину, все еще тяжело дыша. Мама морщит во сне нос и переворачивается на другой бок как ни в чем не бывало. Слышу топот на лестнице, и в комнату влетает Базз. Его силуэт растекается, подобно акварели по холсту, и ускользает.

– Что… – Он застывает. – Что произошло?

– Меня стошнило. – Сузи, машина мамы, верещит за окном. – Фантомы?

Базз присаживается рядом со мной:

– Идти можешь?

– Не уверен.

– Полный мертвяк. – Базз отходит и выглядывает в окно, раздвигая жалюзи. – На улице вся футбольная команда. Или часть. Не знаю. Лавандеров пять точно. Вышли из тумана. Молча двинулись на меня. Я запер дом, но…

– Базз, помедленнее. Какие еще лавандеры? Мы далеко от школы.

– Проделки супера?

Я отвожу взгляд, пытаюсь определить масштаб катастрофы.

– Возможно.

Базз возвращается ко мне и садится на кровать, морщась от вида крови на полу. Мое зрение постепенно приходит в норму, а тошнота отступает.

– Тут как в гребаном «Американском психопате», чувак.

– После укуса суперлавандера, – я вытираю рот рукавом и пытаюсь переварить произошедшее, – что-то во мне… сломалось.

– Так, – нога Базза ходит ходуном от нервного перенапряжения, и он останавливает ее тряску, положив ладонь на колено, – дело дрянь. Я спущусь на первый этаж и посмотрю, сколько их, а ты побудь тут. Лады?

Я вяло киваю. Базз обеспокоенно разглядывает меня, достает из-за спины биту и уходит. Его шаги отдаляются, пока не превращаются в неразборчивое шарканье. Сигнализация маминой машины перестает орать, но в затылке продолжается пульсация ей в ритм.

Собрав все силы в кулак, я поднимаюсь, держась руками за стену. Голова кружится, но по крайней мере мне удается удерживать себя в вертикальном положении. Во рту чувствуется отвратительней привкус горечи. В дверном проеме появляется Базз, и глаза его наполнены ужасом.

– Говори как есть.

Он сглатывает:

– Нас окружили. Отсюда не выбраться. Мы застряли, Уиджи.

– Походу, – я прикусываю щеку, – супер получил апгрейд и научился призывать других лавандеров. Затерялся среди них или уже в доме. И раз он способен перемещаться как прыгун, то у нас проблемы.

– Думаешь, он стал сильнее из-за нашего бездействия? С ним нужно справляться, как и с другими травмами?

– Не знаю, Базз… Погоди, слышишь?

– Прием, – трещит голос Ромео из моего кармана.

Я достаю рацию и нажимаю кнопку:

– Прием.

Сквозь помехи прорывается запыхавшийся Ромео:

– Мы наткнулись на суперлавандера. Еле удрали.

– Когда он появился?

– Сразу после того, как вы вышли на связь.

Я думаю. Похоже, он может свободно перемещаться по городу, но вряд ли способен находиться в двух местах одновременно. И все же ситуация паршивая, потому что теперь надо быть начеку даже там, где раньше было относительно безопасно.

– Нас окружили лавандеры, – сообщает Базз, оттянув мою руку с рацией.

Ромео замолкает и возвращается более встревоженным:

– У нашего дружка появилась новая фича? Едем к вам.

– Нет. – Я подхожу к окну и выглядываю на улицу. Они бродят в тумане и выглядят миролюбиво, но их слишком много. – Мы переждем до утра или поищем способ выбраться незамеченными.

– Уиджи…

– Это не обсуждается, – прерываю я Ромео. – В доме мы в безопасности.

В рации слышатся искажения, и его вопрос звучит роботизированно:

– А если появится суперлавандер?

– Надерем ему зад, – говорит Базз, прижав растянутые в улыбке губы к микрофону. – Ты бы видел ниндзюцу Уиджи. Даст просраться любому лавандеру с приставкой и без.

Ромео вновь пропадает. Скорее всего, прямо сейчас мальчишки спорят о том, что делать, и прикидывают, каковы их шансы нам подсобить. Ответ мне известен. Ехать сюда – безумие.

– Прием, придурки, – вызываю я их, не дожидаясь, пока они наделают глупостей. – Лавандеры не активированы. Пусть такими и остаются. Гонять их по городу – плохая затея. Мы пересидим до рассвета, а вы – готовьте могилы.

– Прием, – слышу я Кензи. – Будет сделано, босс.

– Не зови меня так, – ворчу я, и Базз лыбится.

– А ты вернись и заставь. – Кензи растягивает слово: – Бо-о-о-сс.

Я хмыкаю:

– На связи, придурки.

– На связи, – Ромео издает противный чмокающий звук.

Мы с Баззом смотрим друг на друга, и улыбки синхронно смазываются с наших лиц.

My Chemical Romance – Welcome to the Black Parade

Лавандеры по-прежнему бродят, как призраки, вокруг моего дома, а туман плотнее стягивается у стен. Мы с Баззом насчитываем семь или восемь фигур, и это слишком много, чтобы пробраться мимо них незамеченными.

Таймер на наручных часах предупреждающе пиликает. До рассвета остается час. Нервозность витает в воздухе. Базз обнаруживает в кухонном шкафчике свои любимые хлопья и радуется, точно дитя. Почти вприпрыжку он идет к холодильнику и достает оттуда молоко.

– Даже не думай. – Я направляю на Базза фонарик, когда его губы тянутся к горлышку бутылки.

Он фыркает:

– Душнила.

В тарелку сыпятся шоколадные шарики, и их стук возвращает меня в день, который я помню смутно. В окна бил град, а деревья кренило от порывистого ветра, принесенного с севера штата. Мне было пять. Я увлеченно раскрашивал крепость и сторожащего одну из башен дракона. На кухне стоял запах тушеных овощей с мясом. Мама подпевала радио и пританцовывала, помешивая жаркое на плите.

Довольный результатом, я потянул ее за фартук, чтобы показать рисунок. Она облизнула палец, прикрыв от удовольствия веки, и потрепала меня по макушке. «Покажи папе, волчонок, – кивнула мама наверх. – Пусть спускается к ужину». Подхватив раскраску, я отправился на второй этаж, крепко держась за поручни.

Папа нашелся в моей спальне. Тогда мне не показалось это странным, как и то, почему при виде меня он занервничал и дерганно поправил ковер. Град бил в окно, и тени от деревьев ползли по стенам, точно пауки. «Нэджи! – воскликнул папа, расправляя одежду. – Напугал». Я посмеялся вместе с ним и протянул ему раскраску.

Зазвонил телефон. Папа приложил палец к своим губам, сделав мне знак «Ш-ш-ш!», и ушел в соседнюю комнату, зло перекидываясь малознакомыми словами с собеседником на линии. А я так и остался стоять на ковре, сжимая раскраску, пока дождь заливал стекла.