Догоняй! - Анатолий Уманский

– За этим ты устроил весь этот спектакль с меткой? Чтобы умножить мою вину?

– Я обязан множить ее. Я не наемный убийца, вы знаете, и, заключив с вами сделку, преследовал только свои интересы. На что вы рассчитывали, призывая Ползучий Хаос?

– Я не хотел, чтобы…

– Вы и своей дочери не хотели смерти.

Энсли вздрогнул, как от удара.

– За что ты хочешь нас истребить? – пробормотал он. – Чем мы так насолили Иным Богам?

– Так предначертано, ничего личного. Чего уж там, из всех нас я единственный, кому вы сколь-нибудь интересны. Это забавно – дарить вам опасные игрушки и смотреть, как вы с ними резвитесь. Кстати, об игрушках…

Я вынул из складок ризы револьвер, взвел курки и протянул декану рукоятью вперед. Тот отпрянул.

– Вы ведь этого хотели, доктор, – напомнил я. – Впрочем, я охотно вырву вам сердце или оторву голову, только попросите.

– Премного благодарен, – пробурчал старик и нехотя взял оружие, стараясь не коснуться моей руки. – В этот раз я уж лучше управлюсь сам.

– Воля ваша, сэр.

– Скажи мне, Ньярлатхотеп… – В голосе Энсли дрожала надежда. – Там, куда я отправляюсь… моя девочка будет ждать меня?

– Отчего бы вам самому не проверить?

Я вышел на террасу, окунувшись в бархатный сумрак ночи. Внизу в туманной дымке спал Аркхем, и луна проливалась серебром на его колючие шпили и двускатные крыши. У перил меня настиг приглушенный треск выстрела.

Я улыбнулся звездам. Они сияли в точности как миллионы и миллиарды лет назад, когда Иные Боги явились в этот мир, еще не изведавший чувства неизбывной вины.

Яко тает дым

1

В том году огромная страна отмечала семидесятилетний юбилей, не ведая, что конец близок, а маленькая Катя Рощина, которой недавно только сравнялось пять, впервые столкнулась с нечистой силой. Случилось это, когда они с мамой навещали бабушку.

Мама не очень любила ездить к бабушке. Наверное, потому, что это была папина мать, а не ее. Своей у нее не было. А вот Катя всегда радовалась этим поездкам. Жизнь у бабушки напоминала сказку, жутковатую и в то же время безумно интересную; даже ее деревянный домик в старой части города у реки, обнесенный высоким забором с калиткой и утопающий в зелени, казался привыкшей к четырехэтажкам Кате избушкой Бабы-яги, разве что курьих ножек не хватало. Бабушка и сама была немного Бабой-ягой – так, во всяком случае, поговаривали жители окрестных домов, не расплескавшие еще деревенской закваски. Папа вообще говорил, что есть в бабушке частица черта. Мама ни в частицу черта, ни в целых чертей не верила.

Как и положено владениям Бабы-яги (ведь где-то же надо парить заезжих Иван-царевичей!), посреди просторного бабушкиного двора стояла банька – маленький дровяной сруб с торчащей на крыше короткой трубой. Мама смотрела на это богатство с нескрываемой завистью: наверное, единственным приятным воспоминанием из ее приютского детства были походы в городскую баню. А тут – настоящая, деревенская. Но бабушка отчего-то вредничала.

– Обойдешься, Галочка! У тебя дома ванная есть! – насмешливо сказала она, когда мама завела разговор о баньке. И отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Да только мама – детдомовская девчонка, а стало быть – упрямая. И вот однажды, когда бабушка отлучилась, мама взяла мыло, мочалку, пару полотенец и решительно объявила:

– Вот сейчас, Катёна, мы с тобой и попаримся!

Кате уже и самой интересно было: чем это мыться в баньке настолько лучше, чем в ванне? А если бабушка узнает и рассердится – не беда: не съест же она их!

И там действительно оказалось здорово. Понравились Кате и густой полумрак, едва рассеиваемый светом из прорубленного под крышей оконца, и жаркий воздух, напоенный ароматом ошпаренной листвы, и как с шипением валили от печки пушистые белые клубы пара, когда мама плескала мятной настойкой на раскаленные камни. И поливать друг дружку из ковшика тоже было весело, а еще веселей – наотмашь хлестать маму березовым веником. Мама, впрочем, тоже не оставалась в долгу!

Вскоре Катя совсем расшалилась: с веселым визгом она носилась по тесной парной, а мама, раскрасневшаяся, мокрая, звонко хохочущая, норовила огреть ее веником по попе. Рыжие мамины волосы рассыпались влажными прядями по веснушчатым плечам, отчего она стала походить на русалку.

И вот тут-то все и произошло. Из печки вдруг со страшным шипением повалил пар и в считаные мгновения заволок тесное пространство густыми клубами. Катя услышала, как мама со сдавленным криком скатилась с лавки. Стало почти невозможно дышать, а шипение нарастало, разбиваясь на отдельные шепотки, смешки, взвизгиванья, возбужденные, злые, ликующие. Катя с плачем забилась в угол и сквозь слезы, сквозь удушливую белесую пелену разглядела маму, которая отчаянно пыталась прорваться к ней.

Потому что ее не пускали.

Страшные, едва различимые силуэты метались в туманном мареве. Они дергали маму за волосы, хватали за грудь, за ноги, между ног. Взвыв волчицей, мама рванулась к Кате, но угодила ногой в таз с кипятком и с размаху грохнулась на дощатый пол. Со всех сторон грянул глумливый хохот и тени проступили отчетливее, протягивая жадные когтистые руки…

А потом дверь в парную со скрипом распахнулась, луч яркого солнечного света взрезал клубящуюся мглу, и тени с визгом и злобным шипением прянули по углам. Катя увидела в дверях высокий прямой силуэт бабушки, услышала ее гневный окрик…

Следующее, что она помнила, – как лежала на печке, закутанная в банный халат, и смотрела на маму, которая ежилась на стуле, стыдливо прикрывая бедра полотенцем, пока бабушка протирала тряпицей, смоченной в спирту, длинные кровоточащие порезы на ее оголенной груди.

– Повезло же заполучить дуру в невестки! – причитала она. – Кому было сказано не соваться! Опять же, кто ходит в баню, не напросившись? Семьдесят лет из людей это выколачивали, да не выколотили, а эта взяла и поперлась! Еще и дочку потащила, ой, дура!

– Софья Николаевна, вы опять за свое… – вздохнула мама. – Печку вообще-то проверять надо. Хотя бы раз в год. Извините, конечно, что пошли без спросу, но остальное уже ваша вина, и суеверия ваши тут ни при чем.

– Суеверия, говоришь? – недобро прищурилась бабушка и так надавила тряпицей, что мама ойкнула. – У суеверий длинные когти. И не только когти. Скажи спасибо, что я подоспела вовремя.

– Ба, а что было бы? – робко подала голос Катя.

– А вот это, милая, тебе знать рановато, – как-то странно ухмыльнулась бабушка. – Только потом нашли бы вас с мамашей головою в каменке, с ободранной кожей…

Катя испуганно пискнула, а мама оттолкнула