Сакс Ромер - Зеленые глаза Баст

Гаттон нервно заерзал на стуле; впрочем, я и сам сгорал от любопытства.

— В те дни изыскания порядком истощили мои и без того не обширные финансовые ресурсы, посему плата за медицинские услуги от небольшого круга пациентов, которых мне удалось привлечь (исключительно из живущих по соседству колонистов смешанных кровей), стала неплохим добавлением к моим доходам. И именно то, что в ту пору я был практикующим врачом, предрекло мою встречу с самым совершенным и примечательным образцом «психогибрида» не только из виденных мной, но и, насколько мне известно, из всех когда-либо существовавших на свете.

Он опять замолчал, словно превозмогая слабость, а я едва мог сдержать дрожь нетерпения, настолько жаждал услышать, что было дальше.

— В то время, да и, на самом-то деле, до недавних пор, — продолжал он уже тише, — в Каире было всего несколько хороших европейских врачей, а летом 1902 года разразившаяся эпидемия холеры проредила их и так малочисленное сообщество. Однажды ночью, когда я сидел в огромной комнате с высоким потолком, некогда служившей главной залой гарема, а теперь ставшей мне кабинетом, Кассим, мой слуга-нубиец, сообщил (посредством языка жестов, коему я его обучил) поразительную новость. Меня немедленно вызывали в резиденцию сэра Бернема Каверли, только что назначенного в правление колонии и несколько месяцев назад прибывшего в страну вместе с женой.

Я полагал, что знаю, какого рода услуги там требуются, но оказался чрезвычайно удивлен тем, что именно меня пригласил этот типичный английский аристократ, закосневший — а как же иначе? — в расовых предрассудках после пяти лет службы в Индии. Позднее мне рассказали, что в тот момент Каверли просто не нашел другого врача (или врача, обладающего такой же, как у меня, высокой квалификацией), но знай я это тогда, я бы все равно заставил свою гордость замолчать по следующей причине: от одного моего тамошнего знакомца я слышал о некоем происшествии, имевшем место во время прибытия баронета в Египет, и с тех пор я ожидал другого особого проявления, более того — заявляю со всей смелостью, ведь общепризнано, что наука жестокосердная хозяйка, — я надеялся на него и мне было неважно, как больно будет тем, на кого это обрушится в жизни. Итак, произведя необходимые приготовления, я в сопровождении слуги сэра Бернема направился в резиденцию баронета…

Тут раздался звонок в дверь, а затем размеренные шаги Коутса, идущего по коридору. Последовал негромкий шум голосов, и, постучав в дверь кабинета, вошел Коутс.

— Полицейский сержант и констебль желают видеть инспектора Гаттона, сэр!

Дамар Гриф поднял худую желтую руку и заговорил, не проявляя ни малейших эмоций.

— Прикажите им подождать, — произнес он. — Я не закончил.

Я подивился невероятности происходящего в моем доме: величавый седовласый евразиец, снедаемый смертельным недугом, спокойно восседает в кресле, и его блестящий, пусть и извращенный, разум витает вдали от обыденных вещей, тогда как в передней его уже ждут, намереваясь отвести в тюремную камеру!

Я быстро взглянул на Гаттона, он нетерпеливо кивнул в ответ.

— Пусть побудут в столовой, Коутс, — сказал я. — Проводи их туда.

— Слушаюсь, сэр.

Невозмутимый Коутс удалился, а я заметил, как Гаттон посмотрел на часы. Мы с инспектором дослушали заключительную часть странного рассказа Дамара Грифа в совершенном молчании, и я передаю его вам так, как сумел запомнить, придерживаясь собственных слов евразийца. Больше он ни к кому из нас напрямую не обращался; казалось, он просто размышляет вслух.

Глава 26 Заявление Дамара Грифа, доктора медицины (Продолжение)

Я шел по безлюдным в этот поздний час каирским улицам, не прекращая размышлять об обстоятельствах упомянутого выше происшествия, имевшего место несколько месяцев назад. Я вкратце расскажу вам о нем, ибо оно действительно оказало чрезвычайно важное влияние на мою жизнь и, к несчастью, на жизнь многих других.

Сначала сэр Бернем и леди Каверли прибыли в Порт-Саид, а оттуда по железной дороге отправились в Каир, однако были вынуждены остановиться в Заказике из-за крушения поезда где-то дальше по линии.

Весной, за год до этого, и я бывал в той местности, приложив немалые усилия к изучению этого города, расположенного приблизительно там же, где когда-то находился древнеегипетский Бубастис. В верованиях, или так называемых мифах, Древнего Египта, изобилующих людьми в обличье животных и связанными с этим деталями, я усмотрел мудрость веков, способную подтвердить то, что закон, столь тщательно выводимый мной, вероятно, был известен египетским жрецам далекой эпохи. У меня имелись две причины особенно интересоваться легендами о Баст, богине с кошачьей головой, издревле почитаемой в этом городе: во-первых, они упоминались Геродотом; во-вторых, там все еще бытовало поверье, что в определенное время года в городе появляются психогибриды.

Скрупулезно изучив вопрос, я обнаружил, что жители Заказика соотносят рождение таких созданий с днями, обычно приходящимися на священный месяц Сотис, то есть на то самое время, что в древности связывалось с Баст, чьим именем была названа та местность, и совпадало с празднествами этой богини.

Но все мои изыскания оказались напрасными и, помимо того, что город примечателен необычайно большим числом полудиких кошек, я не нашел ни единого факта в поддержку моей теории. Однако я уже упомянул, что от одного моего туземного знакомого, очень образованного мусульманина, у которого я останавливался и с которым мне довелось поделиться соображениями по поводу природы моих исследований, я получил пространное послание, содержавшее подробности события, произошедшего с леди Каверли той ночью, что она провела в Заказике.

Если кратко, то она узнала от одного египтянина, служащего в единственном отеле, которым может похвастаться город, о некоей легенде, связанной с теми краями. Кто-то из ее спутников (а из-за катастрофы она очутилась в большой компании пассажиров, задержавшихся в Заказике) имел глупость заметить, что они прибыли в город именно в такую упоминаемую в легендах пору.

Возможно, разговор так и остался бы лишь разговором, но по странному совпадению (или из-за действия негласного закона, почитавшегося древними и неверно истолкованного ныне) дело завершилось весьма исключительным образом.

В комнате леди Каверли имелся балкон, и ночью туда забралась одна из огромных диких кошек, что повсеместно встречались и мне, когда я был в том городе. Смею предположить, что зверь действительно отличался большим размером, ибо его появление произвело на женщину по-настоящему неизгладимое и губительное впечатление. Могу добавить, что, по словам моего товарища-мусульманина — а он, хотя и обладает очень широкой эрудицией, с головой погряз в представлениях своей религии, — леди Каверли явился не кто иной, как джинн, то есть злой дух, ифрит, а не кошка из плоти и крови. Но пусть каждый остается при своем мнении, удовлетворимся тем, что ночью леди Каверли пробудилась от присутствия у ее постели истощенного существа с голодным взглядом. В результате женщина слегла с очень опасным в ее деликатном положении заболеванием.