Юрий Петухов - Воскресший, или Полтора года в аду

Нет мочи терпеть.

— Хотел все знать, червь, вот и знай! — зашипел вновь дьявол. — Это триста восемнадцатый круг первого уровня, седьмого порядка, тридцать четвертой степени… если перевести на ваш первобытный земной язык. Здесь парятся те подонки, что в земной своей жизни косо поглядели на желающих им добра, понял?!

— И всего лишь?! — не поверил я. — Да разве ж так можно?! Разве ж это грех, косо поглядеть?! Нет, врешь ты все, образина подлая!

Дьявол снова саданул мне в рожу копытом, да еще посильнее. чем прежде — аж переносица в затылок вошла и мозги наружу потекли.

— Греха нету, чего пустые слова мелешь, червь, — отозвался на мой вопрос мой мучитель-хранитель, а вот зло они умножили. Каждый косой взгляд, каждая мысль дурная, по вашим дикарским меркам дурная, они зло умножают и отдают носителей их в наш мир зла — ты же помнишь, ублюдок, зло притягивает зло! зло порождает зло! зло большое впитывает в себя зло меньшее и умножается тем, становится необъятным злом, океаном зла. Терпи, гнида!

— Не могу! — закричал я.

— Тогда закрой глаза!

— Не-е-ет!!!

— Ты хочешь видеть и дальше?

— Да-а-а! — закричал я.

Я помнил напутствие того дошлого мужика. Я знал, что выход из ада есть — надо только не вершить недоброго и не отворачиваться. И все! И вот именно поэтому я вопил:

— Да! Да-а!! Да-а-а!!!

— Ладно, — согласился дьявол-хранитель.

А змеи уже заползли внутрь меня через нос и рот. Скорпионы копошились в моих ранах. Ворон выдрал оба глаза, язык, гортань. Близилось полное умерщвление моего бессмертного трупа.

И тогда дьявол-хранитель вонзил мне в глазницы страшные кривые когти свои, потянул наверх, рванул… и с треском, грохотом, криком выдрал меня из каменного адского асфальта, тряханул так, что все змеи, жуки, черви, скорпионы и прочая мразь из меня высыпались и разбежались

И рявкнул в лицо мое:

— Восстань, урод, и виждь, и внемли!

С еще большей силой обрушилось на меня сверхъестественное и необъяснимое. Вновь я стоял на пирамиде, а может, висел на кончике исполинской иглы, и видел всю непомерную преисподнюю вселенную. И нарастало мясо на кости мои, и затягивались раны телесные. Но боль душевная была невыносимой, ибо боль познания — сильнейшая боль. Я уже не верил, что когда-нибудь вырвусь из ада — они просто не могли, не имели права меня выпускать с такими познаниями. И не выпустят! Лишь злое, нечеловеческое упрямство заставляло меня стоять на своем. Я смотрел вперед и вдаль, не мигая, не отворачиваясь, обливаясь от боли кровавыми слезами. И виждь, и внемли…

— Так где же и как сидят те гады, что свершили что- то на самом деле злое?! — спросил я, хрипя и задыхаясь, у моего дьявола-хранителя.

— Везде! — ответил он. — Им нет выхода. И они везде.

— Не понимаю, — признался я.

— Ты — червь, тебе и не понять этого никогда. Гляди!

Из безумной вселенной вырвался еще один сияющий, прозрачный шар — наплыл, раздавил, впитал в свою утробу. И оказался я в каком-то каземате средневековом. Каких только орудий пыток не висело по стенам и не лежало по столам и на полу: крючья, щипцы, клещи, буравчики, наборы игл, пилы, стамески, ножи… От одного вида этих инструментов становилось не по себе.

В огромном железном кресле на железных иглах сидел голый мужик — корчился, вопил, закатывал глаза. Другой голый волосатый скот пытал первого и истерически хохотал от непонятного вожделения.

— Чего это они?! — не понял я.

На этот раз мой спутник и проводник объяснил сразу:

— При жизни на земле они были просто недоброжелателями. Они ничего реально плохого не сделали друг другу, но каждый мысленно желал другому, чтобы с тем что-то случилось, чтоб ему пришлось туго. Вот эти два дружка и попали к нам, мы им даем возможность на деле воплотить свои мечтания: сутки один гад пытает другого, потом все меняется, и второй начинает пытать первого — они распаляются все больше, становятся с каждой сменой все злобнее и изобретательней в своих пытках, они страшно мстят… сами себе! — дьявол-хранитель расхохотался.

Волосатый в это время выдрал последний зуб у сидящего, взял пилу с кривыми зубьями и начал отпиливать руку. Привязанный истерически визжал и брызгал слюной.

Здесь не будет конца. Я сразу это понял. Ни один из них не уступит другому. Они озверели, они мстят вдесятеро за каждую перенесенную ранее пытку, они сами умножают зло — а значит, выхода никогда не будет, они будут вечно притянуты магнитом зла. Нет! Я не мог равнодушно смотреть на этих скотов!

— Прекратите! — закричал я.

Волосатый обернулся на миг, осклабился. Но тут же принялся отпиливать другую руку. Он спешил, он хотел за свою смену доставить врагу как можно больше неприятностей.

— Прекрати, скотина! — я вцепился руками в горло волосатому. — Надо только один раз перетерпеть, не пытать, простить своему мучителю — и цепь прервется!; Прекрати-и!!

Он отбросил меня, ударил пилой по ребрам. И принялся отпиливать сидящему ногу. Это был какой-то сумасшедший дом. Неужто в этом круге тоже сидят тысячи, миллионы?

Не успел я так подумать, как дьявол мой расхохотался и меня будто бы приподняло над камерой пыток. И я увидел миллиарды подобных ячеек, где всеми видами возможных пыток пытали друг друга миллиарды мужчин и женщин. Это был ужасный круг ада.

— Прекратите! — визжал я. — Остановитесь!

Но никто не слышал меня.

Все продолжали заниматься своим страшным делом.

И тогда меня вновь опустило в пыточную. И я набросился на волосатого, отодрал его от жертвы. Принялся растолковывать что-то, объяснять. Но он не слушал меня, а злобно хихикал и плевал мне в лицо. Он думал, что я хочу обдурить его. Это было мерзко и гнусно. Но я не сдавался.

— Вы сволочи! Вы гады! Вы нелюди поганые! — вопил я и бесновался. — Люди бы давно поняли, в чем дело и простили друг друга! И тогда круг бы разомкнулся! Эх вы, порождения гиен и крыс!!!

И тогда волосатый вдруг быстро отвязал свою жертву, у которой уже отросли новые руки и ноги, вылезли новые зубы. И вдвоем они схватили меня, подволокли к железному креслу и бросили на стальные шины.

— Сейчас ты по-другому заговоришь! — прохрипел волосатый. И подмигнул бывшей своей жертве: — Давай!

Тот захохотал, сунул в жаровню дубину залитую смолой, подождал миг, пока разгорится — и с силой ткнул мне в лицо.

Это было лишь началом.

Они зверски пытали меня целые сутки. А мой верный, добрый и неотлучный дьявол-хранитель стоял за креслом и беспрестанно тихо хохотал мелким нутряным хохотом.

— Ты хотел видеть все, червь? Видь!

Эти страшные сутки длились для меня целый век, и терпя боль адскую, я претерпевал боль, усиленную в миллиарды раз, ибо видел всех пытаемых в этом круге, ибо сидел в каждом пыточном кресле, висел на каждой дыбе. И не было ни мне, ни одному из несчастных пощады.