Алексей Биргер - Зола

– Все, больше не буду! Пошли к окну.

– К которому?

– Вон в той комнате, - он отвернулся и подхватил свою сумку, подхватил поспешно и неловко, будто хотел отвлечь себя и не сказать лишнего. Если бы он оглянулся в этот момент, то заметил бы, что девушка смотрит на него с улыбкой, готовой погаснуть в тот момент, когда их глаза вновь встретятся.

Они прошли в комнату, из окна которой дымящая труба виднелась в полный рост. Труба эта была воткнута среди невысоких кирпичных построек и полей. Рядом с кирпичными постройками виднелись металлические сквозные ворота, автобусы на площадке перед воротами. А за воротами начиналось кладбище, сейчас запорошенное снегом, кресты и памятники смотрелись издали черточками и точками, вышитыми на белом, кое-где тронутом грязными разводами, полотне. Эти грязные разводы были заметней там, где тянулись основные аллеи и дорожки кладбища: снег успели примять ногами и колесами похоронных автобусов, несмотря на довольно раннее время - с зимнего рассвета прошло не больше часа.

– Не понимаю... - Вика вглядывалась в даль, сощурив глаза. - Не понимаю, почему нам было не устроиться где-нибудь поближе.

– Где? - спросил Стасик с той мальчишеской запальчивостью, которая бывает похожа на язвительность - оттого, что подросток слишком спешит доказать свою правоту. - На крыше крематория? За одной из оград? Чтобы нас заметили? Точней, не нас, а наши обледенелые трупы - по такой стуже мы бы точно дуба дали, пока дожидались!

– Теперь ты о трупах, - усмехнулась Вика.

– Извини, - буркнул Стасик. - Но, согласись, здесь лучше всего. И обзор вон какой, и сидим мы в тепле и сухе. А что далеко, так мы с тобой будем смотреть как из первых рядов...

Он присел на корточки и, порывшись в своей наплечной сумке, которую перед этим поставил на пол, вытащил из неё полевой бинокль. На мгновение, пока он ворошил в сумке, там мелькнула вороненая сталь, слишком похожая на пистолет. Девушка этого не заметила - она смотрела в окно.

– Мы, случаем, не опоздали? - обеспокоено осведомилась она.

– Что ты! - ответил Стасик. - У нас минимум час времени. Можем пока поглазеть на что-нибудь другое... - он подошел к окну. - Вон мощная процессия, ух ты! Эти, конечно, не в крематорий направляются, а в аккуратную могилку своего жмурика отгрузить... - и, поднеся бинокль к глазам, он начал его настраивать.

– Слушай, как ты можешь так говорить? - возмутилась Вика. - Это ж и цинично, и... - её возмущение было немного притворным, и Стасик это сразу уловил - не за счет жизненного опыта, которого у него ещё не было, а за счет того звоночка, существующего в мозгу с доисторических времен, который сразу сигналит, когда дело касается отношений между мужчиной и женщиной: начинается игра! Можно назвать это первобытным инстинктом, можно ещё как-то, но, в любом случае, звоночек тренькает - даже тогда, когда участники игры ещё не осознают разумом, что игра началась, и что они сами её затеяли.

– А что такого? - не без петушиного вызова откликнулся Стасик, сразу напрягшись выглядеть намного циничней, чем он был на самом деле. - Что есть, то есть, и покойничкам уже все равно, это живые дергаются. Себя показать хотят. На, посмотри, если хочешь. Точно тебе говорю, какого-то бандюгу хоронят.

Он вручил бинокль девушке, и та поднесла бинокль к глазам.

– Плохо видно! - пожаловалась она. - Все смазанное и расплывчатое.

В её бинокле дрожали нечеткие цветные пятна, белые, красные и желтые.

– Настройку подкрути, - Стасик стал помогать ей подкручивать колесико настройки, при этом как бы случайно обняв Вику сзади. - И вот так держи, он чуть сжал её запястье, фиксируя её руку. Девушка оттолкнула его плечом.

– Слушай, ты, это, не зарывайся! Брось свои шуточки.

– Какие шуточки? - притворно удивился Стасик.

– Вот эти! Дай спокойно поглядеть.

Теперь она видела все достаточно четко. По одной из центральных аллей двигалась достаточно внушительная процессия. Венки, "Мерседес"-катафалк... Провожавшие покойного были в основном крепкими мужиками, в строгих костюмах - дорогие длиннополые пальто большинства участников процессии были расстегнуты нараспашку, поэтому были видны и костюмы, и галстуки с золотыми зажимами... Когда катафалк притормозил у нужного участка и стали извлекать гроб, то и гроб оказался соответствующим - из мореного дуба, с серебряными ручками и накладками...

– Ну, что? - спросил Стасик.

– Гроб классный, - сообщила Вика. - Весь в серебре. Интересно, неужели такие могилы никогда не разоряют и не свинчивают все это серебро? Ведь проверить невозможно!

– Кто знает, может, могильщики этим и занимаются, в ночь после похорон, - Стасик старался говорить как можно небрежней. - Нет, я бы не хотел, чтобы меня хоронили в таком гробу. В простом ящике меньше вероятности, что тебя потревожат. Хоть ты ничего не чувствуешь, а все равно обидно. Или, наверно, лучше всего - пеплом на руки родным. Как Катька.

Рука девушки чуть задрожала, она крепче стиснула бинокль, унимая эту дрожь. Преувеличенно пристально вглядываясь в похоронную процессию, она спросила после паузы:

– Как ты думаешь, зачем она это сделала?

– Я надеялся, ты мне что-то объяснишь, - сказал Стасик. - Ведь вы были подругами.

– Были, - сказала Вика, так и не поворачивая головы. - Но я... я ничего не знаю. Если ты думаешь, что для меня это не было шоком, то ты ошибаешься... Послушай, ты поэтому взял меня с собой? Чтобы попытаться что-то выяснить?

– Ты ведь сама хотела поглядеть на похороны, - сказал Стасик. - Сама завела об этом разговор... И, поскольку я все равно...

– Поскольку ты все равно решил проводить её в последний путь, хотя бы издали, то решил, почему бы не взять меня с собой? Покрасоваться передо мной своим романтическим горем? Ромео и Джульетта, да? Только Ромео из тебя не очень получается. Твою Джульетту ещё похоронить не успели, а ты уже клеишься ко мне.

– Я не клеюсь... - быстро сказал Стасик. - Я...

– Что - ты?

– Это сложно объяснить.

Девушка положила бинокль на подоконник и повернулась к парню.

– А ты попробуй. Может, я пойму.

– Ну... мне казалось, что я тебе не совсем безразличен, - выдавил Стасик, потеряв всю свою самоуверенность. Если теперь он и был похож на петуха, то на петуха, облитого водой, ошарашенного и жалкого.

– И поэтому тебе показалось, что я смогу утешить тебя в твоем горе? насмешливо спросила Вика.

Стасик молча пожал плечами.

– Тебя кто-нибудь когда-нибудь утешал? - продолжала она свой допрос.

– Ну... - промямлил Стасик. - Родители.

– Брось придуриваться! Ты понимаешь, что я не о том.