Роберт Мазелло - Кровь и лед

— По возможности стараюсь этого избегать.

Гиллеспи раздосадованно вздохнул и окинул взором царящий в гостиной беспорядок.

— Не хочешь выкупить долю в «Пицце-Домино»? Вложение было бы как раз для тебя.

Майкл скользнул взглядом по двум коробкам из-под пиццы и нескольким пустым пивным бутылкам, валяющимся на кофейном столике и у камина.

— Одевайся, — сказал Гиллеспи. — Мы идем обедать.

Майкл, все еще полусонный, продолжал стоять с мокрой газетой в руке.

— Пошевеливайся! Плачу я.

— Дай мне пять минут, — ответил Майкл и, бросив Гиллеспи газету, поплелся одеваться.

— Бери все десять! — крикнул Гиллеспи ему вслед. — Прими душ и побрейся там заодно.

Майкл поймал редактора на слове. В ванной он включил электрообогреватель — в доме было вечно холодно из-за сквозняков, и хотя он не раз давал себе слово, что в один прекрасный день устроит капитальный ремонт и проложит теплоизоляцию, этот прекрасный день все никак не наступал, — и открыл кран. Через пару минут вода потеплеет. Висящий над раковиной шкафчик для медикаментов был нараспашку, обнажая полдюжины оранжевых флакончиков. Майкл взял с нижней полки один из них — выписанный врачом антидепрессант последнего поколения, — вытряхнул таблетку и запил зачерпнутой в ладонь уже теплеющей водой.

Захлопнув дверцы шкафчика и с ужасом предвкушая отталкивающее зрелище, он поглядел на себя в зеркало. Густые черные волосы всклокочены сильнее, чем когда-либо, веки вокруг помутневших глаз покраснели. Он не брился два дня и мог бы поклясться — неужели это правда? — что среди растительности на подбородке заметил несколько седеющих волосков, а ведь ему только-только исполнилось тридцать. Время, черт побери, неумолимо берет свое!.. Майкл вставил новую кассету в бритвенный станок и наспех поскреб по щетине.

Приняв еле теплый душ, он надел первые попавшиеся под руку джинсы, хлопчатобумажную рубашку и самые чистые и сухие ботинки, какие смог найти среди кучи обуви у входной двери. Гиллеспи сидел, развалившись в потертом кожаном кресле, и старательно разлеплял смокшиеся газетные страницы.

— Я взял на себя смелость поднять жалюзи и впустить немного света. Советую тебе делать это иногда.

Они сели в машину Гиллеспи — разумеется, «тойоту-приус» — и поехали в закусочную, где неизменно обедали. Хотя внутреннее убранство заведения оставляло желать лучшего — обитые дерматином диваны, линолеум на полу и вращающийся стенд с выпечкой, освещенный ослепляющими белыми лампами, — «Олимпик» Майклу все-таки нравился. Забегаловка разительно отличалась от всех этих сетевых ресторанов или, прости Господи, кофеен «Старбакс», к тому же завтрак здесь могли подать независимо от времени дня. Майкл заказал «ламберджек спешл»,[2] а Гиллеспи — греческий салат, творог «по-деревенски» в качестве гарнира и чашку травяного чая.

— Слушай, — протянул Майкл. — А ты в трубу не вылетишь?

Гиллеспи улыбнулся, высыпая в чашку с чаем половину сахарного пакетика.

— Черта лысого! Расходы понесет журнал.

— В таком случае я возьму и десерт.

— Прекрасная мысль, — отозвался Гиллеспи. — Держу пари, ты закажешь лимонную меренгу.

Они частенько так шутили: лимонная меренга, лежащая на самой верхней полке вращающегося стенда с выпечкой, вероятно, ни разу не сдвинулась с места, и ее никто не удосужился хотя бы заменить на более свежую.

Сев за стол, Гиллеспи положил рядом с собой пакет с эмблемой «ФедЭкс» и, пока они ели, то и дело нырял рукой вниз, убеждаясь, что тот на месте. Должно быть, что-то важное, подумал Майкл; поскольку Гиллеспи не оставил пакет в запертой машине, а захватил с собой, внутри находилось нечто, относящееся к самому Майклу.

Они поболтали о журнале — обсудили нового художественного редактора, успехи рекламного отдела и увольнение хорошенькой секретарши из приемной, — затем переключились на бейсбольную команду «Сиэтлские мореходы». Оба время от времени ходили на стадион «Сафеко» посмотреть их игры. О Кристин не было сказано ни слова — Майкл видел, что редактор старательно избегает грустной темы. В конце концов Майкл решил все-таки перейти к делу.

— Ладно. Тогда я сам спрошу: что там у тебя? — поинтересовался он, жестикулируя ломтиком пирога. — Сгораю от нетерпения.

Секунду-другую Гиллеспи делал вид, что не вполне понимает.

— Это моя статья про Йеллоустонский заповедник?

Гиллеспи скосил глаза вниз на пакет и закусил губу, как будто пытался принять для себя непростое решение.

— Твоя йеллоустонская история опубликована в прошлом выпуске. Ты, сдается мне, даже в наш журнал больше не заглядываешь.

Майкл почувствовал себя преступником, которого застукали на месте преступления, — именно потому, что Гиллеспи попал в точку. Он уже и не помнил, когда в последний раз проверял электронную почту, читал послания в социальных сетях и перезванивал людям, оставившим сообщения на автоответчике. Так продолжалось несколько месяцев. Все понимали почему, но Майкл чувствовал: окружающие начинают терять терпение.

— По-моему, тебе стоит взглянуть, — сказал Гиллеспи и положил пакет на стол.

Майкл обтер салфеткой пальцы, вскрыл пакет и извлек из него стопку бумаг: фотографии — некоторые из них черно-белые, по всей видимости, сделанные с разведывательного спутника, — и целая кипа документов с эмблемой Национального научного фонда. На многих страницах значилось: «Станция Адели».

— Что такое «Станция Адели»?

— Научно-исследовательская станция, довольно маленькая. В сферу их интересов много чего входит — от климатических изменений до изучения локальной биосферы.

— И где она находится? — поинтересовался Майкл, поднимая со стола чашку кофе.

— На Южном полюсе. Ну или очень близко от него. Там проходит путь миграции пингвинов Адели.

Майкл застыл с поднесенной ко рту кофейной чашкой и неожиданно для самого себя почувствовал, как заколотилось сердце.

— Ты не представляешь, через какую бумажную волокиту мне пришлось пройти, прежде чем добиться права направить кого-нибудь туда, — продолжал Гиллеспи. — Чтобы выбить необходимые разрешения, ушло несколько месяцев. В этом ННФ словно одни цээрушники работают. Но как бы там ни было, теперь все на мази, и мы можем на целый месяц послать на станцию Адели одного из журналистов. Я планирую сделать приличный материал, от восьми до десяти страниц, где-то на три-четыре тысячи слов, с цветными фотографиями… в общем, по полной программе.

Майкл отхлебнул из чашки, чтобы предоставить себе несколько секунд на размышление.