Роберт Блох - Куколка

Впрочем, за всем этим нелепым нагромождением сплетен явственно проглядывала реальность, слишком безрадостная и тревожная, чтобы я мог позволить себе хоть малейшее промедление. Следовало завтра же отправиться к Саймону и поговорить с ним серьезно. Необходимо вырвать его наконец из этой трясины и препоручить толковому специалисту-психиатру. Ему пора кончать с этой треклятой работой, иначе она покончит с ним: она раздавит его — физически и духовно. Окончательно утвердившись в своих намерениях, я спустился к ужину, затем вышел к озеру, чтобы полюбоваться перед сном полной яркой луной и зеркальным великолепием водной глади, после чего вернулся в гостиницу. На следующий день мне предстояло взяться за осуществление намеченного плана.

Особняк Мальоре находился примерно в полумиле от Бриджтауна. Старый запущенный дом как бы зависал на самом краю острого утеса, хмуро уставившись в пустоту огромными дырами черных окон. От одной только мысли о том, как должны выглядеть эти зияющие глазницы в безлунную ночь, мне стало не по себе. Каменное чудовище чем-то очень напоминало летучую мышь: посередине этакой злобной головкой вздымался сдвоенный центральный фронтон; длинные боковые пристройки заостренными крыльями хищно распластались на краю обрыва. Не на шутку растревоженный собственными фантазиями, на всем своем пути по темной аллее, ведущей к дому, я был занят исключительно попытками направить ход мыслей в рациональное русло. Нажимая на кнопку звонка, я был уже совершенно спокоен. В конце концов, меня привело сюда серьезное дело.

Прозрачный звук колокольчика стеклянным эхом рассыпался по извилистым коридорам пустого дома. Откуда-то издалека донеслись шаркающие шаги, затем внутри что-то лязгнуло, дверь отворилась, и в проеме возник силуэт Саймона Мальоре, неясный и зыбкий в сумеречном полумраке.

Вздыбившийся за спиной бугор переломил несчастного надвое, руки повисли по бокам, как плети, но не это поразило меня в первый момент, а его лицо — безжизненно-серая восковая маска — и жуткое зеленоватое свечение глаз, впившихся в меня пустым и холодным кошачьим взглядом. Саймон не узнавал меня. Я стоял перед ним, словно загипнотизированный, не в силах совладать с поднимающейся откуда-то волной необъяснимого отвращения.

— Саймон, я пришел, чтобы:

Губы его раздвинулись и шевельнулись двумя белыми извивающимися червяками; затем медленно раскрылся рот, и оттуда, будто из мерзкой черной норы, полезли наружу слова-слизняки: Или вновь в этом сумрачном мареве подвело меня зрение? Определенно могу утверждать лишь одно: голос, слабым шорохом пронесшийся в тишине, не принадлежал Саймону Мальоре.

— Уходите! — взвизгнул он насмешливым шепотком. — Сегодня я не могу вас принять!

— Но я: я пришел, чтобы:

— Убирайся, глупец! Вон отсюда!

Дверь захлопнулась. Некоторое время я стоял перед ней в полном оцепенении. Ощущение спасительного одиночества: Много бы я дал за него в ту минуту. Но шаг за шагом, до самой деревни незримым образом следовал за мной скрюченный незнакомец: тот, кого еще недавно я считал своим добрым другом по имени Саймон Мальоре.

Я вернулся в деревню. Все еще не в силах до конца осознать происшедшее и, лишь забравшись под одеяло, стал понемногу приходить в себя. Ну конечно же, в который раз меня подвело мое собственное болезненное воображение. Мальоре серьезно болен. Он явно страдает каким-то нервным расстройством — достаточно вспомнить хотя бы эти его регулярные наезды к местному фармацевту. Как мог я, поддавшись минутной панике, истолковать его поведение столь превратно? Что за детская впечатлительность! Завтра же нужно вернуться, принести извинения и все-таки попытаться уговорить Саймона уехать отсюда; похоже, это его последний шанс: выглядит он отвратительно: ну а эта его дикая вспышка безумия — не более, чем случайный срыв. Нет, как же все-таки он изменился!..

Едва дождавшись рассвета, я снова стал собираться в путь. На этот раз все нездоровые мысли (источником которых наверняка мог стать сам по себе один только вид этого ужасного дома) мне удалось заблаговременно отогнать прочь. Я поднялся по ступенькам и позвонил, настроившись на сугубо деловой разговор.

Дверь мне открыл будто бы совершенно другой человек. Вид у Саймона был по-прежнему изможденный, но голос звучал нормально, от вчерашнего безумного блеска в глазах не осталось и следа. Как-то неуверенно, словно с трудом подбирая слова, он пригласил меня в гостиную и тут же принялся извиняться за тот безобразный приступ, которым так напугал меня накануне. В последнее время, заметил он, такое случается с ним нередко, ну ничего, рано или поздно он непременно уедет отсюда — отдохнет как следует, а там, глядишь, и в колледж вернется.

— Скорей бы только разделаться с книгой. Немного уже осталось:

На этой мысли он как-то странно осекся, спешно переменил тему и принялся вспоминать о разнообразных, никак не связанных друг с другом событиях: заговорил о нашей с ним институтской дружбе, стал вдруг живо интересоваться последними студенческими новостями. Саймон говорил около часа; в том, что он всего лишь тянет время, пытаясь избежать каких-то неприятных для себя расспросов, сомнений быть не могло. С другом моим явно творилось что-то неладное. Каждое слово давалось ему с огромным трудом, голос звенел, наполненный каким-то внутренним напряжением, — казалось, каждую секунду он отчаянно старается в чем-то себя перебороть.

Я поразился мертвенной бледности его лица; взглянул на горб: тело под ним, казалось, съежилось и усохло. Похоже, в недавних своих размышлениях о гигантской раковой опухоли я был не так уж далек от истины:

Пока Саймон, подгоняемый только ему одному понятным беспокойством, продолжал свой сбивчивый монолог, я понемногу огляделся. В гостиной царило запустение: все пространство здесь было заполнено книгами, покрытыми пылью; на столе возвышались груды каких-то бумаг и манускриптов; в углу потолка свил паутину паук.

Улучив минуту, я спросил у Саймона, как продвигается его литературная работа. Ответ прозвучал несколько неопределенно: работает он непрерывно, свободного времени не остается совсем. Впрочем, открытия, сделанные в ходе исследования, сами по себе должны с лихвой оправдать затраченные усилия: одни только находки в области черной магии впишут новую страницу в историю антропологии и метафизики.

Особый интерес, насколько я понял, вызывало у Саймона все, так или иначе связанное с существованием так называемых «родственников» — крошечных «посланников Дьявола» (обычно в образе животного, к примеру, крысы или кошки), которые «состоят» при колдуне или ведьме, либо постоянно обитая на человеческом теле, либо используя его временно, в качестве источника пищи. Значительное место в книге Саймона уделялось исследованию феномена «дьяволова соска», посредством которого опекун и кормит «родственника» собственной кровью.