Ольга Михайлова - Гибельнве боги

Нет, все вздор.

Незадолго до завтрака Доната сообщила ему неприятную новость: синьорина Джованна слегла. Всю ночь бедняжка металась по постели в жару, сейчас даже не смогла подняться. Это все история с Катариной, девочка так нервничала, переволновалась. Джустиниани пожал плечами и приказал пригласить доктора, сам же не счёл девичьи истерики и недомогания серьёзным поводом для волнения и велел подавать завтрак.

В полдень ему принесли извещение о похоронах мессира Оттавиано Боргезе. Погребение предстояло на следующий день, отпевание было назначено в церкви Сан-Лоренцо, Джустиниани снова вспомнил свой несуразный сон и чуть не прыснул. Сам он распорядился послать в дом Одескальчи — справиться о здоровье синьорины Катарины.

Он внутренне успокоился и теперь думал о произошедшем без вчерашнего трепета. Стало быть, Боргезе, если в карете еще кто-то был, вез девицу отнюдь не к венцу, и то, что карета ехала по виа дель Корсо, ведущей к Кампо-Марцио, это подтверждало. Катарину, стало быть, ждала судьба Франчески Рокальмуто. Но странно. Пропавшую девицу все равно стали бы искать, — и Боргезе нужна была полная уверенность, что ее не найдут. В противном случае, он смертельно рисковал… значит… значит, девице предстояло исчезнуть без следа. Но где бы он спрятал труп?

Впрочем, гадать об этом было пустым делом.

Однако привычка к анализу вынуждала Джустиниани при размышлении просчитывать и невероятное. И тут для него самого неожиданно стало кое-что проясняться: если это не совпадение, и можно допустить, как уверяют эти чернокнижные трактаты, что существует подлинно дьявольская зависимость между фигуркой и человеком, коего она изображает, тогда становилась понятна и астрономическая сумма, предложенная Глорией за чертов ларец, ясен был и страх Канозио, и слова донны Леркари. Да, заполучи ларец Пинелло-Лючиани, он сможет диктовать свою волю всем этим людишкам, станет подлинным владыкой их судеб, будет держать в руках истоки их жизни и смерти. При этом донна Мария и Глория Монтекорато, а также Марко Альдобрандини и граф Массерано, все они в один голос предостерегали его самого. Почему?

Его вольта там нет…

Постой… Джустиниани ринулся в спальню, где на столе чернел проклятый ларец. Он, затаив дыхание, открыл его и лихорадочно стал перебирать куклы. Вот оно. Пред ним лежал вольт Пинелло-Лючиани. Ясно. Стало быть, тот хотел обезопасить себя, получить его назад, а после — расправиться с ним? Но зачем, чёрт возьми?

Ответа на этот вопрос не было. Не было и подлинной уверенности в том, что Боргезе, не доверившись своему кучеру, сел на верхние козлы и просто случайно, на резком толчке просто не слетел вниз. Крови Оттавиано был патрицианской, ремеслу кучерскому явно не обучен. Чего же удивляться. Просто не справился. Все могло быть тривиальным несчастным случаем… И было таковым.

Разум снова и снова упорно отталкивал мистику, цепляясь за естественные объяснения случившегося, как за соломинку.

День прошел в тишине и закончился спокойным вечером у камина. Джованне приглашенный врач запретил вставать с постели и прописал несколько микстур, уверив Джустиниани, что большой опасности нет: легкая простуда да нервы. Винченцо кивнул, потом отдал Луиджи распоряжение подготовить черный фрак и новый цилиндр — на похоронах надо выглядеть пристойно. До ночи работал в библиотеке, разбирая под тихое мурлыкание Трубочиста интереснейший ассирийский манускрипт Х века.

Наутро, после завтрака, с сожалением взглянув на половину уже переведенного отрывка, который не закончил накануне, велел подавать одеваться, несколько минут размышлял, стоит ли вставлять цветок в петлицу, ведь, не на бал? Он взял выигранные на вечере у Чиньоло деньги, забыл в спальне свой портсигар, в котором держал расческу и зубочистку, и нашел его на столе, рядом с вольтом Пинелло-Лючиани, который накануне забыл заложить в ларец.

— Ваше сиятельство будет брать трость или зонт? — голос Луиджи неожиданностью испугал Джустиниани. Он торопливо всунул портсигар в карман, затем задумался над вопросом.

— Лучше зонт, — наконец решил он, — небо хмурится. Может быть дождь.

Джустиниани решил выехать раньше назначенного срока — повидаться с отцом Джулио Ланди. К этому времени Винченцо совсем успокоился, гибель Боргезе воспринималась им уже как нелепая случайность, просто несчастный случай. Однако, разыскав в крипте Джулио, он весьма точно и последовательно рассказал о произошедшем. Даже коротко поведал о своем забавном сне.

— Я не думал… и сейчас не думаю, что это сделал я.

Отец Джулио поднял на него глаза и вздохнул.

— Ну, что ты молчишь? Я — убийца?

Монах почесал за ухом.

— Пожелание Церковь приравнивает к деянию, но ты спасал человека, Ченцо.

— А что это у тебя с плечом? — внезапно перебил Джустиниани. — Вот тут, — он ткнул пальцем чуть выше ключицы монаха.

— Синяк там, впотьмах вчера сослепу на дверь налетел. Очки опять потерял. А ты откуда знаешь?

Джустиниани пожал плечами, ему просто показалось, что плечо Джулио чуть заметно светится. Он тряхнул головой. Что за чёрт? Он отдал монаху выигранные три тысячи лир — на благолепие храма, рассказав, как получил их. Монах закусил губу и посмотрел на него с тревогой и странной тоской.

Однако тут вверху послышались шаги множества ног и раздались звуки органа. Винченцо поднялся и направился в храм. Его появление было замечено, все расступились. Граф Массерано поклонился ему, его племянница Елена — улыбнулась и шепнула, что он настоящий герой, спасший Катарину. Он через силу улыбнулся ей. Рядом стояла Джованна в чёрном платье, как ни странно, очень шедшем ей, и немигающим взглядом озирала гроб Боргезе.

Рядом стоял Элизео ди Чиньоло, он, закрыв глаза, молился.

Гроб на постаменте стоял один, на передней скамье сидели, к немалому удивлению Джустиниани, Альбино Нардолини, оказавшийся кузеном Боргезе, и толстый человек с крупным носом на лоснящемся лице, которого ему потом представили как Гаэтано Орсини. Рядом с ним стояли костыли, и Джустиниани понял, что передвигается тот с трудом.

Джустиниани выбрал место в углу боковой апсиды, и оттуда оглядел толпу. Ничего не напоминало его сон, но увиденное странно двоилось в его глазах, пламя свечей мерцало и носилось по храму, вокруг стоявших людей роились темные тени, сами люди были словно одеты бледным светом. Потом все исчезло — осталось лишь слабое свечение на телах. Он вздрогнул. Вирджилио Массерано был болен — катар желудка и застарелый люэс, маркиз Чиньоло страдал ревматизмом и почечуем, герцогиня Поланти имела все признаки грыжи, а в груди расползался смертельный недуг, донна Леркари страдала от бледной немочи. Он в ужасе отвернулся, прижавшись лбом к мраморной колонне. Нет, только не это, нет, нет, мерещится, мерещится, мерещится…