Максим Бахарев - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА V

Стены скользкие и воняют. У драконов, как у птиц, содержимое кишечника и мочевого пузыря открывается в клоаку, понятно, что у таких крупных животных помёта до фига и от него не спасают дощатые крыши над досками, как будто на стене, подвешены одна встык с другой этажерки. Я упорно ползу на четвереньках, Кёртис пока идёт как человек, но мне уже всё равно, я ползу по спирали за шагом шаг, да доской доска, поднимаюсь всё выше. За плечами у меня тяжёлый рюкзак. В нём запрещённые пятнадцать килограммов биологического материала, как у нас это называется. Но, слава богу, здесь нет патрулей. Здесь нет трупоискателей, нет газоанализаторов, которые понатыканы в городах через каждые сто метров.

До вечера мы должны добраться к уступу, переночуем на нём, и ещё через три часа пути окажемся в приюте.

Неделю назад я нашла Кёртиса. Он не хотел меня брать, но я так плакала, так просила его, что он сказал мне:

— Я не знал, что ты такая настырная!

Я скромно потупилась. Когда я сильно чего-то хочу, я всегда добиваюсь.

— Кёртис, я знаю тебя давно! Возьми меня в приют! Мне очень надо!

— Нет, — ответил он.

— Кёртис, мы 6 лет сидели на занятиях по 12 часов в день за исключением дисциплин, разделявших нас по полу!

— Нет, — повторил он.

— Кёртис, я познакомила тебя с моей подругой!

— Нет, — отрезал он.

— Она же твоя жена!

— Нет, — сказал он, — уже нет, не жена.

— Я не знала, вот видишь, у меня остался один последний шанс. Кёртис, — сказала я, понимая, что поступаю подло и если он даже согласится, то я потеряю его навсегда, но мне очень надо: я мысленно закрыла глаза и прыгнула с моста. — Кёртис, — сказала я противным, мерзким (самой тошно) голосом, — ты помнишь, как ты плакал у меня на плече, и я дала тебе свой носовой платок?

Было немного не так, но я пощадила его самолюбие.

— Хорошо, — сказал Кёртис, не глядя на меня.

— Как мы поедем? Полетим? Билеты сколько стоят?

— Не беспокойся, — сказал он, — я повезу тебя сам.

Я хотела обнять его, но замерла на полдороге, потому что то наше последнее объятие стояло у нас перед глазами, он сделал вид, что не заметил моего движения, резко повернулся и убежал от меня, как от чумы, я потеряла его навсегда, но сделала то, что хотела. Мне это надо. Я отдам за это жизнь…

Я знаю Кёртиса со времён студенческих отрядов «отдачи долгов». Я была с ним в одном отряде. Он ведущим, я его замом. Всего шестнадцать человек. Тогда ни он, ни я ни в чём не сомневались. Делали всё как надо. Это сейчас я перелезла баррикады и нахожусь с другой стороны. Противоположной. Была активисткой, а стала преступницей. Кёртис переметнулся уже десять лет назад, а я всего лишь год. Именно после того похода он исчез, не доучившись два года.

Работы ему не найти, и он прекрасно знал это. После ухода из института получил красный код и скрылся, а то угодил бы прямиком в тюрьму. У меня стал оранжевый. Сейчас, когда я пошла в горы, у меня тоже уйдёт в красные тона. Когда-то был голубой, самый низкий, потом двинулся через салатовый, жёлтый, оранжевый и как водится, в красный, есть городская легенда, что бывает ещё фиолетовый, это что должно быть? мне кажется, что фиолетовый — это уже не арест в любом месте, как с красным, когда любой патруль, ночной или дневной, может открыть огонь, а просто побивание камнями, я такого не видела, но мать говорила, что после объединения Севера и Юга, совсем юной, она выступала на стадионе в честь императора и несла штандарт с двурогой луной. Каким-то образом на трибуне оказалась девушка с фиолетовым кодом на спине, точнее в месте, которое находится в районе седьмого шейного позвонка, у неё было фиолетовое облако. Моя юная мама видела, как уничтожили ту девушку, скрывавшуюся в толпе: в толпе и трудно, и легко скрываться, может, она думала, что в толпе она будет невидима, но ей не повезло.

— Зря они это сделали, — сказала мать, — снайпер конечно прицельнее, но дали залп из противодраконового, чтобы наверняка, — на восточной трибуне осталось пять из девяти секторов. В середине всё сплавилось в чёрный круг диаметром десять метров, подальше от центра валялись трупы в красной одежде, с опалёнными лицами и сгоревшими волосами. Сотни раненых. Мы продолжали проход по стадиону, ни одна не бросила флаг, и дрожащими руками продолжали махать в лад, не сбиваясь с ритма, — сказала мама, — и даже улыбались, — добавила она, как всегда покривив губы.

Несколько царапин и подвёрнутая лодыжка, а ещё агорофобия, боязнь мест скопления народа, такая сильная, что передалась мне по наследству. И цвет метки, жёлтая, ниже моей, теперешней.

— А почему повысили тебе? — спросила я.

— Всех, кто получил травмы, взяли под контроль, — сказала она печально и потёрла по привычке седьмой шейный позвонок.

Я росла под этой тенью: одна сволочь в электричке говорила или что-то в этом духе, перед тем, как рассказать какую-то новость или анекдот, за который могли бы посадить, но если бы не тот случай на стадионе, то я могла бы вообще не появиться на свет, мама рассталась с подружками и поковыляла на автобус, тогда-то к ней и подошёл худой высокий парень:

— Девушка, давайте я вас провожу, — папе не по пути, значит, до патруля он не успеет вернуться домой, и мама с бабушкой оставили его ночевать. А потом появилась я, у мамы зелёная метка, у папы — тоже, в таких случаях младенцу давали голубую, на понижение уровня угрозы, как небольшой аванс, как говорили тогда: сын за отца не отвечает, в моем случае — дочь за мать. В нашей небесной стране код ставится сразу в роддоме, голубой, если ты, конечно, не отпрыск диссидента, они-то сразу получают жёлтый, если отец или мать сидели — то оранжевый, тогда в детском саду и школе никто не решается дружить с ними. Каждый проступок стоит от десяти до пятидесяти баллов, а переход цвета всегда происходит, когда число штрафных баллов переваливает за тысячу.

Так и живём, у меня оранжевый. За время социальной жизни — детсад, школа и институт — у меня как раз набежало 2000, и я дважды прошла процедуру изменения цвета, это не больно, просто неприятно, было голубое, такое многообещающее облачко, а теперь оранжевое, наглядное свидетельство приближающегося конца, да плевать — жить в такой стране и хвататься за жизнь как-то отвыкаешь, и становится всё равно, когда тебя или ты кого-то. Иногда твои цели становятся важнее твоей жизни.

А Кёртис, когда дезертировал, получил сразу 1500, и с прежними у него зашкалило за красный цвет. Мне тогда пришлось, как его заместителю, заканчивать рейд за него. Он такой большой и сильный, высокий, мускулистый, сломался на первой же деревне. Это произошло как раз здесь, десять лет назад. Эти места мы прошли день назад и теперь забираемся ещё выше в горы.