Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

Сунув в щель очередной жетон, я набрал номер Леньки Тимирязьева. Он долго не подходил.

– Харе, – наконец раздалось в трубке странное ругательство.

– Леня! – крикнул я. – Загибаюсь! Надо переночевать позарез! Хоть где-нибудь!

– Внимаю тебе, брат мой, – вдумчиво произнес мой друг.

Я оглянулся по сторонам и застрекотал, как телеграфный аппарат:

– Так можно я к тебе? Только на одну ночь? У тебя мать дома?

– Женщина, породившая меня, находится в моей обители, – продолжал Тимирязьев, но внезапно осекся и горячо зашептал: – Старик! Ты не удивляйся! Это я для Саиры стараюсь. Ты, если что, зови меня Савана Равана дас. Понял?

Я опешил. Так вот до чего довело моего друга скромное увлечение кроссвордами. До какой-то «саванны-раванны». М-да. Но мое собственное положение от этого не улучшилось.

– Так как с ночевкой, уважаемый Равнина?

– Я готов принять тебя, брат мой, – продекламировал Ленька.

Видимо, Саира появилась на кухне.

Я хотел уже положить трубку, но Тимирязьев шепотом добавил:

– Только, старик, умоляю, без твоих штучек!

Через полчаса я звонил в дверь тимирязьевской квартиры. Открыла мне мать новоявленного эзотерика.

– Здравствуй, Сенечка, – поприветствовала она меня. – А Леня-то наш совсем сума сошел. Заперлись с этой самой Саирой в туалете, что-то бормочут и капают воском в унитаз. Прямо не знаю, что с ними делать…

Из санузла действительно доносилось двухголосое нестройное пение и звук весенней капели. Я подошел и постучался:

– Лень! Ты живой там?

– Надо сначала сказать: «Харя», – буркнула мать Тимирязьева и пошлепала по коридору в свою комнату.

– Эй ты, харя! – позвал я.

Бормотание за дверью усилилось, потом щелкнула задвижка, и я увидел Тимирязьева и Саиру в нелепых одеждах. Они внимательно изучали нутро унитаза. Ленька сунул руку по локоть в воду, покопался и вытащил на свет застывшую восковую кляксу.

– Скандхи, – проронил он.

– Майя, – возразила Сайра и едва не обмакнула в воду свои прекрасные волосы.

– Послушай, ты, Саванадас! – не выдержал я. – Не видишь, гости к тебе?

Ленька приложил палец к губам и вышел в прихожую.

– Старик, потерпи. Сейчас она спать ляжет, и мы с тобой мяса пожрем.

– Что, тоже в туалете?

– Ну почему, в ванной…

Я чуть не задохнулся от хохота, на мгновение даже забыв, почему я оказался у Леньки. На фоне странной перемены в моем друге бандитские рожи казались сущими пустяками.

Мимо меня, покачивая бедрами, затянутыми в цветастую тряпицу, прошествовала Саира. В одной руке она несла замысловатый светильник, в другой – мисочку с какой-то желтой кашицей.

– Опять завтрак нубийского крестьянина? – поинтересовался я у Леньки. – Или, может, ужин?

– Прасад, – коротко и невразумительно ответил мой друг. – Сначала она покормит божества, а потом поест сама.

Я, все еще стоя в ботинках, спросил:

– Ну что, мы так и будем торчать в прихожей?

– В комнату нельзя, – предостерег меня Саванна – Равнинадас. – Пошли в ванную.

Тимирязьев встал на табурет, отжал вентиляционную решетку и вытянул из паутины коробку от стирального порошка. Из нее он извлек полкруга «Одесской».

– Вот! – торжествующе прошептал он, хищно сверкнув глазами. – Приходится прятать. Если Саира найдет, будет грандиозный скандал.

– Зачем тебе все это? – удивился я. – Мало, что ли, на свете нормальных баб?

– Люблю я ее, старик, – грустно ответил Тимирязьев. – Вот и из ресторана ушел. Она говорит, что это – майя. А наша цель, наоборот, нирвана…

– На что же ты живешь?

– Община кормит, – важно изрек мой индийский друг.

– А что с саксофоном? – спросил я, вспомнив, как совсем недавно Ленька исполнял мне свои безумные композиции.

– На антресолях.

Раванадас вышел из ванной и через полминуты вернулся с красным ящичком в руках. Тимирязьев бережно открыл ящичек, и моим глазам предстала маленькая изогнутая штуковина.

– Это мумуй, – прошептал Тимирязьев и коснулся штуковины губами.

Он закрыл глаза, оттянул пальцами пластинку, торчащую из мумуя, и раздул щеки. От кафельных стен отразился противный дребезжащий звук. Внезапно дверь ванной распахнулась, и нашим глазам предстала разъяренная мадемуазель Ы. Я почти понял бедного Леньку. Она была хороша даже в невменяемом состоянии.

– Брат Савана, – гневно обратилась восточная красавица к моему другу, – что это вы тут делаете?

– Ме-медитируем, – пробормотал мумуист, пряча за спину кусок колбасы.

– Час медитации наступит, когда скроется последняя звезда! – строго заметила Саира и с треском захлопнула дверь.

– А у тебя-то что стряслось? – спросил Тимирязьев после паузы, желая перевести разговор на другие рельсы.

– Мне надо скрыться на несколько дней, – ответил я и соврал: – Бабы одолели. Не разберешься.

Мне не хотелось посвящать Леньку в подробности моего бегства. Какой от этого толк? Ленька все равно не поймет. Его лысеющая головенка до отказа забита сейчас любовью. Вернее, скандхами, майями и мумуем.

– Ты что же, решил ко мне перебраться? – Его лицо стало встревоженным.

– У тебя найдется для меня местечко?

Тимирязьев замер. Я даже подумал, что он решил нарушить запрет и заняться медитацией, хотя последняя звезда еще не скрылась. Но Ленька внезапно вышел из транса и проговорил:

– Разве что в ашрам тебя пристроить…

– Куда-куда?

– В общину нашу. Только тебе надо пройти очищение голодом и… холодом. А для этого потребуется примерно дней пять-шесть.

Еще не хватало! Я и сейчас-то с трудом выдерживаю Ленькины чудачества. А если меня будет окружать полсотни таких вот мумуистов со своими мумуями? Я же просто свихнусь! К тому же испытание голодом и холодом – одно из самых моих нелюбимых. Вслух же я сказал:

– Нет, Леня, извини. Так долго я ждать не могу. Мне надо срочно.

Тимирязьев вдруг засуетился, нервно поглядывая в раковину.

– Пора делать буйсук, – наконец выдавил он.

– Давай-давай, – я с пониманием отнесся к Ленькиному желанию. – Чувствуется, что плохое дело буйсуком не назовут.

– Да нет, ты не так понял, – смутился он, увидев мою ухмылочку. – Буйсук не подразумевает телесного контакта.

– Жаль, – разочарованно протянул я и с надеждой спросил: – А звонки по телефону твой буйсук подразумевает? Или для этого надо использовать мумуй?

Савана Равана дас виновато улыбнулся.

– Телефон я тебе сейчас принесу. Но только, старик, ночевать придется здесь.

Я с тоской заглянул в эмалированную посудину, которая должна была стать моей постелью на эту ночь. Ее дно было заботливо присыпано мелким речным песком.