Стивен Кинг - КлаТбище домашних жЫвотных

Но если не по своей, то по чьей? А поскольку ответа на данный вопрос Луис не знал, он поспешил отогнать эту тревожную мысль.

— Я закопал Спота и сложил пирамиду, — продолжал Джад ровным, невыразительным голосом. — К тому времени как я закончил, Стэнни Би уже храпел. Пришлось изрядно его потрясти, чтобы он проснулся, но когда мы спустились по этим сорока четырем ступенькам…

— По сорока пяти, — пробормотал Луис.

Джад кивнул:

— Да, все верно, их сорок пять. Когда мы спустились по этим сорока пяти ступенькам, он как будто опять протрезвел. Мы вернулись тем же путем, через болото и лес. Перелезли через валежник, наконец перешли дорогу, и я увидел свой дом. Мне казалось, прошло часов десять, но еще даже не начало светать.

«И что теперь?» — спросил я у Стэнни Би. «Теперь подожди и увидишь, что будет», — ответил он и пошел восвояси, снова шатаясь и еле держась на ногах. Думается мне, в ту ночь он спал на задворках конюшни, и как потом оказалось, мой пес Спот пережил Стэнни Би на два года. Печень его подвела, протравила его насквозь, и четвертого июля тысяча девятьсот двенадцатого года двое детишек нашли его на дороге, уже остывшего.

А в ту ночь я просто залез по решетке обратно, забрался в постель и заснул, как только голова коснулась подушки. На следующее утро я проснулся почти в девять. Мать меня позвала. Отец работал на железной дороге и уходил в шесть. — Джад на секунду умолк, задумавшись. — Мать не просто звала меня, Луис. Она кричала как резаная.

Джад подошел к холодильнику, достал бутылку пива и открыл ее о ручку кухонной тумбы под хлебницей и тостером. В свете электрической лампы его лицо было желтым, цвета никотина. Старик одним глотком осушил половину бутылки, громко рыгнул, глянул в сторону коридора, ведущего в комнату, где спала Норма. Потом обернулся к Луису.

— Мне трудно об этом говорить, — сказал он. — Мысленно я постоянно к этому возвращаюсь, уже столько лет, но никогда никому не рассказывал. Другие знали, что произошло, но никогда не говорили об этом со мной. Это как с сексом, наверное. Но тебе, Луис, я расскажу. Потому что твой кот стал другим. Не обязательно опасным, но… другим. Ты согласен?

Луис вспомнил, как Черч неуклюже спрыгнул с унитаза, задев задними лапами ванну, вспомнил его тусклый взгляд, не то чтобы тупой, но мутный.

Наконец он кивнул.

— Когда я спустился, мать забилась в угол кладовки между холодильником и буфетом. На полу лежала куча чего-то белого — занавески, которые она собиралась повесить. А в дверях кладовой стоял Спот, мой пес. Он был весь в грязи. Шерсть на брюхе свалялась, была вся в колтунах. Он просто стоял — не рычал, ничего, — но было ясно, что это он загнал ее в угол, может, сам того не желая. Она была в ужасе, Луис. Не знаю, как ты относишься к своим родителям, но я своих очень любил. Поэтому и не особо обрадовался, увидев Спота. Это ведь из-за меня мама так напугалась, из-за того, что я сделал. А я даже и не удивился, что Спот вернулся.

— Понимаю, — сказал Луис. — Когда я утром увидел Черча, я просто… мне показалось, что это… — Он секунду помедлил. Естественно? Это слово первым пришло на ум, но оно было неправильным. — Что так и должно быть.

— Да, — согласился Джад. Он опять закурил. Его руки слегка дрожали. — Мать увидела меня, а я прибежал неодетый, в одних трусах, и крикнула: «Покорми своего пса, Джад! Его надо покормить! И забери его отсюда, пока он не испачкал занавески!»

Я собрал в миску объедки и позвал Спота. Сперва он не шел, как будто не узнавал свое имя, и я даже подумал, что это не Спот, а другой пес, просто очень похожий…

— Да! — воскликнул Луис.

Джад кивнул.

— Но на второй или третий раз он пошел. Вроде как дернулся в мою сторону, а когда я выводил его на крыльцо, он врезался боком в дверной косяк и чуть не упал. Но поесть он поел, смел подчистую все, что было в миске. К тому времени я уже справился с первым испугом и начал понимать, что случилось. Я встал на колени и обнял его, я был так рад его видеть. А потом он облизал мне лицо…

Джад вздрогнул и допил пиво.

— Луис, его язык был холодным. Как будто тебе в лицо тычут дохлой рыбой.

Они помолчали, а потом Луис спросил:

— И что дальше?

— Он поел, и когда он закончил, я принес старый чан, который мы держали специально для него под задним крыльцом, и вымыл его. Спот всегда ненавидел купаться; обычно мы его мыли вдвоем с отцом, и под конец этого дела были мокрые оба с головы до ног, и отец чертыхался, а Спот делал вид, что ему стыдно — собаки это умеют. А после купания он сразу бежал изваляться в грязи, а потом обязательно отряхивался рядом с бельем, которое мать вывешивала сушиться во дворе, и она орала на нас обоих и грозилась пристрелить несносного пса.

Но в тот день Спот стоял в чане смирно и дал мне себя вымыть. Он вообще не шевелился. Мне это не понравилось. Как будто моешь… кусок мяса. Потом я взял старое полотенце и вытер его. Я рассмотрел те места, где его зацепила проволока. Там не было шерсти, а на коже виднелись ямки. Так выглядят старые раны лет через пять или больше.

Луис кивнул. По роду занятий ему иногда приходилось видеть подобное. Такие раны никогда не затягиваются целиком. Луис задумался о могилах, о своих ученических днях в похоронном бюро дяди и о том, что вынутой из ямы земли никогда не хватает, чтобы засыпать могилу полностью.

— Потом я увидел, что у него на голове. Тоже ямка, но над ней шерсть отросла. Маленьким белым кружком, рядом с ухом.

— Там, куда выстрелил ваш отец, — сказал Луис. Джад кивнул. — Убить человека или животное выстрелом в голову не так уж просто, Джад. Многие незадачливые самоубийцы не знают, что пуля может удариться о черепную кость, пройти полукругом и выйти с другой стороны, даже не задев мозг. Я сам наблюдал один случай, когда парень выстрелил себе в правое ухо и умер от того, что пуля обошла вокруг головы и пробила яремную вену слева. След от нее походил на дорожную карту.

Джад улыбнулся и кивнул.

— Помню, я что-то такое читал в одной из газет Нормы, в «Стар» или «Инквайер». Но раз мой отец сказал, что Спота больше нет, значит, Луис, так оно и было.

— Хорошо, — отозвался Луис. — Раз вы так говорите, значит, так оно и есть.

— Кот твоей дочери был мертв?

— Мне казалось, что да.

— Ты должен был сразу понять. Ты же врач.

— Вас послушать, так «Ты должен был сразу понять, ты же Господь Бог». Я не Господь Бог. Было темно…

— Да, было темно, и его голова крутилась на шее, словно на подшипнике, а когда ты его поднимал, он примерз, и пришлось его отдирать от травы, Луис… звук был такой, как будто от бумаги отодрали липкую ленту. С живыми так не бывает. Когда ты живой, иней под тобой тает.