Мария Барышева - Последнее предложение

К нему?

А может, и нет — ведь тех людей он не знал совершенно, а Риту возит уже третий день… может, это всегда должны быть люди, которых он не знает… но почему именно он, почему?..

Роман сморщился, собрал все свои измышления в кучу и обозвал их нехорошим словом, после чего, с досадой посмотрев на тихонько покачивающийся катер, встал и быстро пошел туда, где между деревьями исчезла Рита.

На этот раз отыскать ее след было гораздо проще — и не только потому, что чувствовался слабый аромат духов. Подальше от берега березы росли реже, но выглядели более старыми, и почти все пространство между ними заполнял низкорослый кустарниковый дубняк, на котором вездесущие пауки уже успели развесить свою золотящуюся под солнцем паутину, и там, где только что прошел человек, она висела печальными лохмами, ветки иногда торчали косо, на земле попадался один-другой сбитый молодой листок. Вскоре Роман увидел втоптанный в палые листья окурок, потом приметил зацепившийся за сучок длинный золотистый волос. На попадавшихся травяных островках без труда можно было разглядеть примятые стебли. След, ровный, четкий, уводил наискось от берега в глубь леса, и Роман, осторожно разводя густые ветки и бесшумно продвигаясь вперед, понял две вещи — во-первых, Рита идет очень быстро, во-вторых, она очень хорошо знает, куда идет. Он попытался припомнить, что же такого может быть в этом месте, но в последний раз он был здесь очень давно и бродил исключительно вдоль берега, а дальше не забирался — стоящей рыбы в Коряжке было не добыть, и места вокруг нее были неудобными — сплошь холмики, хлесткие ветви, да сырость. Роман знал лишь, что километрах в десяти отсюда расположилась полузаброшенная деревенька, название которой позабыл, но, судя по направлению, Рита стремится явно не туда.

Далеко впереди среди ветвей мелькнуло вдруг голубое пятно, и Роман остановился. Осторожно выглянул из-за ствола березы — пятно не двигалось, Рита стояла — то ли осматривалась, то ли вспоминая, куда идти дальше — идет ведь определенно к какой-то цели, явно не прогуливается. Он застыл, прижимаясь щекой к прохладной березовой коре и чувствуя себя совершеннейшим идиотом. Если бы Рита шла куда-нибудь купаться или загорать, а он — подглядывать за ней или с еще более гнусными намерениями, тогда цель была бы, по крайней мере, хоть реально объяснимой. Роман ждал, слушая, как высоко в ветвях над его головой обличающе стрекочет сорока. Справа доносился веселый плеск воды, и слышалось одинокое томное поквакивание.

Голубое пятно качнулось из стороны в сторону, словно бы неуверенно, потом послышался шелест раздвигаемых ветвей, и оно исчезло. Роман осторожно двинулся вперед, не сводя глаз с того места, где скрылась Рита. Рядом по толстому стволу стремительно промелькнуло рыже-серое, раздраженно зацокало, метнулся еще не перелинявший до конца, свалявшийся хвост. Белка, застыв на развилке тонкой ветки, подозрительно оглядела крадущегося Савицкого и, сделав какие-то свои выводы, устремилась на более недосягаемую высоту.

Застенчиво прячась за деревьями, Роман преодолел еще около пятидесяти метров и остановился, осторожно выглядывая из-за березы. Перед ним чуть колыхались ветки. Идти дальше не было нужды — и отсюда было все прекрасно видно.

Рита стояла на краю небольшой продолговатой полянки, боком к нему, а в центре расположилось, то, что некогда, очевидно было домом. Нет, домом — это сильно сказано — избушкой, неизвестно кем и неизвестно зачем тут выстроенной. Уцелела лишь нижняя часть обугленного сруба, все заросло травой, и черное, проглядывающее сквозь зелень, казалось немного жутковатым. Сруб чуть осел на правый бок, с угла притулился молоденький дубок, тянущий ветки во все стороны, словно пытаясь прикрыть это безобразие, совершенно неуместное в ярком весеннем лесу, чуть в стороне валялось несколько обгорелых бревен. Пожар, видимо, был очень давно, уж не меньше десяти-пятнадцати лет назад, и сразу видно, что полыхало на совесть. Избушка, видно, была заброшена, или занялась так, что потушить попросту не успели, а река ведь под боком… Странновато немного, место тут сырое, бревнам просто так не загореться, а припомнить такого лета, чтоб его хотя бы с натяжкой можно было назвать засушливым, Роман не мог. Но в любом случае смотреть на уродливые останки сгоревшей избушки было неприятно. Интересно, что здесь понадобилось Рите — она ведь шла именно сюда и застарелым пожарищем, похоже, ничуть не удивлена.

Пока он думал об этом, Рита закурила и подошла к срубу — осторожно, как подходят к спящему опасному хищнику. Обошла вокруг. Лицо у нее было мучительно-сосредоточенным, как будто она пыталась что-то понять. Покачала головой, потом пробормотала — негромко, но Роман услышал:

— Нет, не то. Ничего. Вот черт! Но должна же быть причина, должна!

После чего Рита отшвырнула сигарету, с размаху плюхнулась прямо на траву и, закрыв лицо ладонями, задушено произнесла:

— Рассказать? А что тебе на это скажут? Только одно — у вас, девушка, редкий по своей оригинальности параноидальный бред! Может, и не было ничего… твои фантазии плюс его фантазии… но почему же все так похоже и… почему это имя?!..

Она застонала и закинулась на траву, продолжая зажимать лицо ладонями, и Роман чуть отодвинулся назад, чувствуя себя в высшей степени неловко. Возможно, если б Рите и в самом деле вздумалось тут оголиться, это было б еще ничего, но сейчас он глазел не на женские формы, а на чужие переживания, и это было намного хуже. Он отвернулся, хмуро глядя на ползущего по березе трудягу-муравья, борясь с желанием закурить и слушая доносящиеся до него мучительные всхлипывания. Отчего-то вспомнился утренний разговор Риты с Гельцером, и Роман мысленно обругал себя за столь неуместно проявленное любопытство. Некоторые вещи о людях лучше не знать. Иногда о людях лучше вообще ничего не знать, и тогда, возможно, тебе все равно, когда им плохо.

Рита вдруг вскочила, поспешно вытирая чуть опухшее, мокрое от слез лицо, изукрашенное полосками раскисшей туши, резко повернулась и направилась прямо в его сторону. Роман отступил назад и бесшумно исчез в зарослях дубняка, и ветви не шелохнулись и ничем не выдали его отступления.

Когда Рита подошла к катеру, Савицкий безмятежно спал, вольготно раскинувшись на траве, и обратил на нее внимание только после того, как она наклонилась и как-то негодующе потрясла его за плечо.

— Эй, я уже здесь, просыпайтесь!

— Что-то вы быстро, я бы еще поспал, — он приподнялся на локте, глядя на ее лицо — ни малейшего следа слез, макияж поправлен — верно, останавливалась по дороге, потому у него и получилась такая приличная фора. Он и взаправду успел немного задремать. — Может, еще погуляете?