Стивен Кинг - ОНО

— Когда поднимется шум, я уже буду в Нью-Йорке. И в Дерри — еще до з-захода солнца.

— А я когда тебя увижу? — негромко спросила она.

Он крепко сжал ее в объятиях. Ответа на этот вопрос не было.

ДЕРРИ: Отступление 1

Эта часть, равно как и другие части-отступления, заимствована из «Дерри: неавторизованная история города» Майкла Хэнлона. Этот комплект неопубликованных заметок и сопровождавших их рукописных авторских примечаний (по типу страниц дневника) был найден в архивах публичной библиотеки Дерри. Заголовок соответствует названию одного из блокнотов, в которых и содержались заметки к моменту их обнаружения. Сам автор, однако, предпочитает другой вариант заголовка, неоднократно встречающийся в тексте: «Дерри: странности скрытой камерой».

Предполагается, что идея опубликования принадлежит мистеру Хэнлону.

2 января 1985

Может ли быть призраком целый город?

То есть как, скажем, в вашем воображении возникает образ отдельного дома?

Не какой-нибудь определенный дом, или квартал, или баскетбольная площадка в городском парке с корзиной без сетки, кажущейся в закатном зареве мрачным и кровавым инструментом пытки, не что-то конкретное, но все вместе. Целиком.

Может быть такое?

Читаю:

«Haunted» — «часто посещаемый привидениями или духами» (Функ; Уогнэлл).

«Haunting» — «периодически возникающий в сознании; труднозабываемый» (Дитто Функ).

«To haunt» — «часто появляться или возвращаться, особенно как призрак». Но — читаю: слушайте! — «часто посещаемое место: курорт, бар и т.д.» Курсив везде мой.

И еще одно. Подобно последнему, это определение «haunt» как существительного; именно оно меня особенно потрясло: «место питания животных».

Не тех ли животных, что избили Адриана Меллона, сбросив в конечном итоге его с моста?

Или того, что ожидало его под мостом?

Место питания животных.

Что питается в Дерри? И что питает Дерри?

Есть в этом какой-то странный интерес — возможно ли испугаться до такой степени, как был напуган я со времени дела Адриана Меллона, и тем не менее продолжать жить, будто бы ничего не произошло. А что если бы я написал историю, где каждому было бы ясно, что страх придет в конце, когда призрак вылезет из дупла, чтобы съесть… вас?!

Вас.

Но если и будет такая история, то отнюдь не в духе классики — Лавкрафта, Брэдбери или По. Я знаю, вы скажете — не все, но достаточно. Я не стану начинать с момента, когда открыл однажды «Дерри Ньюс» за прошлый сентябрь, прочел стенограмму предварительного слушания по делу Анвина и представил, что клоун, убивший Джорджа Денборо, скорее всего, вернулся. Я начну с 1980 — полагаю, что в этот период какая-то часть моего сознания, которая спала глубоким сном, была внезапно разбужена… ощущением, что ЕГО время вернулось.

Какая часть? Думаю, дежурная.

А может быть, это был «Глас Черепахи». Да… равновероятно. Я знаю — в это верил Билл Денборо.

Я открывал новое для себя в старых книгах забытых ужасов; читал криминальную хронику в старой периодике, и постоянно, нарастая с каждым днем, на задворках сознания что-то гудело; я был буквально пропитан свежим ароматом озарений. Я стал делать выписки для книги, которую при жизни определенно не напишу. В то же время мой распорядок дня сохранялся. Частичка моего сознания обитала в среде надуманных, гротескных ужасов; другая же принадлежала совершенно обычному провинциальному библиотекарю. Я расставлял книги, записывал на формулярах новых владельцев, следил за своевременным выключением аппаратов забывчивыми читателями микрофильмов, шутил с Кэрол Даннер о том, как расчудесно нам сейчас было бы в постели, и она вторила мне, что мечтает оказаться со мной в постели прямо сейчас, и оба знали, что Кэрол шутит, а я нет, что она не останется в этом захолустье, а я обречен коротать свой век именно здесь, подшивая ломкие листы «Бизнес Уик», присутствовать на ежемесячных обсуждениях плана комплектования с трубкой в одной руке и стопкой «Лайбрэри Джорнэлз» в другой и засыпать глубоко за полночь с пятерней, сжимавшей рот, готовый исторгнуть вопль.

Готическая письменность ужасна. Мои волосы не побелели. Я не стал лунатиком. Я не начал делать загадочные ремарки и не носил планшета поверх своей спортивной куртки. Есть подозрение, что я против обыкновения чуть больше смеялся и порой делал это непривычно громко, что заставляло окружающих оборачиваться и осуждающе покачивать головой, когда меня разбирал смех.

Что-то внутри — вероятно, то, что Билл называл «Гласом Черепахи», — рекомендовало мне обзвонить всех ночью. Но могу ли я, даже теперь, быть в полной уверенности? И хочу ли я этого? Конечно нет. Но Бог свидетель — случившееся с Адрианом Меллоном имеет массу общих точек с гибелью в 1957 Джорджа, брата Билла.

Если ЭТО опять начнется — я позвоню им. Я буду обязан сделать это. Но не теперь. Еще не время. В последний раз это начиналось медленно, и реальных проявлений не было до лета 1958. Итак… я жду. И заполняю ожидание записями в блокноте и продолжительным созерцанием в зеркале совершенно незнакомого мужчины, в которого вырос мальчишка. На лице мальчишки было робкое выражение книжного червя; лицо мужчины больше походило на лицо банковского кассира в вестерне, парня, не имеющего выбора и всегда готового поднять руки при входе грабителей. И если по сценарию плохим ребятам положено пристрелить кого-нибудь, то он будет первой жертвой.

Старина Майк. Слегка косящие глаза с налетом синевы от рваного сна, но если не всматриваться специально, то и не видно… только с дистанции поцелуя, но что-то давно ее никто не разрывал. Случайно брошенный на меня взгляд может вызвать лишь мысль: «Он много читает» — но и только. Меня берет сильное сомнение, что вы задумаетесь, как же человеку с кротким лицом банковского кассира трудно приходится в борьбе с собственным разумом…

Когда я должен буду обзвонить их, появятся жертвы.

Это один из аспектов, которые приходили мне в голову во время длинных бессонных ночей, когда я лежал в постели в своей консервативной голубой пижаме; мои очки аккуратно складывались на ночной столик рядом с традиционным стаканом воды — на случай внезапного пробуждения среди ночи с пересохшей глоткой. Я лежал в темноте, время от времени отхлебывал из стакана и удивлялся, как много — или как мало — они помнят. Я почему-то убежден, что они ничего не помнят: им не нужно помнить. Я единственный, кто слышит Глас Черепахи, кто помнит, кто в конце концов остался в Дерри. А поскольку они все разъехались в разные стороны, у них нет такой исключительной возможности проводить параллели. Собрать их вместе, показать им это… да, это может убить многих. Если не всех.