Энн Райс - Песнь серафимов

Тот не сразу нашел, что ответить.

— Вы, ученые, думаете, будто знаете все на свете, — произнес брат Антуан. — Я тоже учился, хоть и не в Болонье или Париже, где, наверное, учился ты. Но я узнаю грех, когда вижу его.

— Да, и я обещаю дать подробный отчет, — отозвался я.

Наконец-то он и прочие доминиканцы развернулись и пошли прочь. Их поглотила темнота.

У двери каменного дома остались мы с шерифом и казавшиеся теперь лишними солдаты-конники.

Снег мягко падал на землю, пока длился спор. Я увидел, какой он белый и чистый, даже после топтавшихся здесь людей, и осознал, что замерзаю.

Лошади нервничали в узком пространстве между Домами. Подтягивались все новые всадники, некоторые с фонарями, и я слышал гулкое эхо конских копыт, доносившееся с соседних улиц. Я не знал, насколько велико еврейское гетто, но не сомневался, что солдаты знают. Только сейчас я заметил, что все окна в этой части города темные, кроме высоких окон дома Меира и Флурии.

Шериф постучал в дверь.

— Меир, Флурия, выходите, — потребовал он. — Ради вашей безопасности вы пойдете со мной. — Он повернулся ко мне и произнес вполголоса: — Если потребуется, я заберу всех и буду держать в замке, пока не прекратится это безумие. Они же спалят весь Норвич, чтобы сжечь евреев.

Я придвинулся к тяжелой деревянной двери и заговорил мягко, но настойчиво:

— Меир, Флурия, мы вам поможем. Я монах, который верит в вашу невиновность. Прошу вас, позвольте нам войти.

Шериф в изумлении посмотрел на меня.

Однако мы услышали, как дверной засов отодвинулся, и дверь открылась.

7

МЕИР И ФЛУРИЯ

В ярком потоке света стоял высокий темноволосый мужчина. Его глубоко посаженные глаза пристально вглядывались в нас. На нем был костюм из коричневого узорчатого шелка с традиционной желтой нашивкой. Его высокие скулы блестели, как отполированные, так сильно было обтянуто кожей осунувшееся, побелевшее лицо.

— Пока они ушли, — доверительно сказал шериф. — Впусти нас. Собирайтесь, ты и твоя жена пойдете вместе со мной.

Мужчина отодвинулся, и мы с шерифом быстро проскользнули в дом.

Я поднялся вслед за шерифом по узкой, ярко освещенной лестнице в прекрасную комнату, где у большого очага сидела изящная и элегантная женщина.

В тени замерли две служанки.

Пол был покрыт богатым турецким ковром. Стены украшали гобелены с геометрическими орнаментами. Но главным украшением комнаты являлась сама хозяйка.

Она была моложе леди Маргарет. Белый платок и покрывало почти полностью скрывали ее волосы, подчеркивая красоту оливковой кожи и глубоких карих глаз. Платье насыщенного розового цвета с пышными рукавами было застегнуто поверх туники, расшитой золотом. На ногах у Флурии были тяжелые башмаки, на спинке стула висел плащ. Она собиралась и приготовилась выйти из дома.

У дальней стены высился громадный книжный шкаф, заставленный томами в кожаных переплетах. На простом широком деревянном столе помещались рукописные книги, по виду напоминающие бухгалтерские, и отдельные листы пергамента с записями. В стороне лежали два тома в темных обложках. Еще я заметил на противоположной стене нечто вроде карты, однако она находилась слишком далеко от источника света, чтобы утверждать наверняка.

В комнате горел жарко большой камин. Перед очагом стояли тяжелые, темные, украшенные резьбой стулья с подушками на сиденьях. В тени виднелись еще скамьи, выстроенные аккуратно в ряд, словно сюда время от времени приходили ученики.

Женщина сейчас же встала и взяла со спинки стула свой плащ с капюшоном. Она заговорила, негромко и спокойно.

— Не хотите ли выпить подогретого вина, прежде чем идти, шериф?

Ее муж застыл неподвижно, наблюдая за развитием событий, словно не знал, что делать, и очень этого стыдился. Многие сочли бы его красивым: у него были прекрасные изящные руки, мягкие глубокие глаза. Он казался несчастным, потерявшим надежду. Мне отчаянно хотелось его подбодрить.

— Я знаю, что нужно сделать, — сказала женщина. — Вы заберете меня в замок, чтобы провести расследование.

Она напоминала мне кого-то из моих знакомых, но я не мог понять, кого именно и к чему бы это, а времени на размышления не было. Она продолжала:

— Мы беседовали со старейшинами, с учителем в синагоге. Мы беседовали с Исааком и с сыновьями. Мы договорились. Меир напишет в Париж нашим родственникам. Дочь пришлет письмо, подтверждающее, что она жива…

— Этого недостаточно, — заметил шериф. — Оставлять Меира здесь рискованно.

— Почему вы так думаете? — спросила она. — Все знают, что без меня он из Норвича не уедет.

— Это правда, — поразмыслив, согласился шериф. — Ладно, хорошо.

— И он напишет, чтобы прислали тысячу золотых марок на доминиканский монастырь.

Шериф бессильно развел руками и кивнул.

— Позвольте вам напомнить, — негромко произнес Меир. — Я должен написать письма и обсудить все с остальными.

— В этом доме тебе угрожает опасность, — сказал шериф. — Чем быстрее ты достанешь деньги, хотя бы у здешних евреев, тем лучше для тебя. Но иногда денег недостаточно, чтобы уладить такое дело. Лучше всего послать за твоей дочерью и привезти ее домой.

Меир покачал головой.

— Я не хочу, чтобы она еще раз отправлялась в путь по такой погоде. — Голос у него дрожал. Я понял, что он говорит неправду, и ему ужасно стыдно за это. — Тысяча золотых марок и списание всех долгов. Я не занимаюсь ростовщичеством, как многие другие, — продолжал он. — Я ученый, вы прекрасно это знаете, и сыновья ваши знают, господин шериф. Но я могу еще раз переговорить с людьми, и мы, конечно же, соберем необходимую сумму…

— Что ж, пусть будет так, — сказал шериф. — Но есть еще один вопрос, который мне нужно выяснить, чтобы защищать вас и дальше. Где ваша священная книга?

Меир, и без того бледный, совсем побелел. Он медленно приблизился к письменному столу и взял большой том в кожаном переплете. На обложке были вытисненные золотом еврейские буквы.

— Тора, — шепотом произнес он и с несчастным видом взглянул на шерифа.

— Положи на нее руку и поклянись, что ты не виновен в том, в чем тебя обвиняют.

Казалось, еврей сейчас потеряет сознание. В его глазах застыло какое-то отстраненное выражение, словно он спит и ему снится кошмар. Но разумеется, сознания он не потерял.

Мне отчаянно хотелось вмешаться, но что я мог поделать?

«Малхия, помоги ему!»

Наконец, уравновесив тяжелую книгу на левой руке, Меир положил сверху правую и проговорил тихим дрожащим голосом: