Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том первый

— Которую хочешь ты, Бомбита Чико, мой петушок? — смеялся точильщик.

— Давай! Давай, все равно! — бормотал пьяный.

— Я хочу мой собственный нож! — воскликнул Лагартихилло.

— Тогда и мне давай мой. Так лучше! — прохрипел другой.

Когда все пари были записаны, Manager подал им еще один большой стакан водки. Они выпили водку залпом и бросили свои сигаретки. Каждому принесли по длинному красному шерстяному платку, и борцы крепко обмотали ими левое предплечье и руку.

— Можете начинать, ребятушки! — воскликнул хозяин. — Открывайте ножи!

Клинки навах звякнули пружинами и встали торчмя. Звонкий, отвратительный звук. Но оба парня оставались совершенно спокойными. Ни один из них не шевелился.

— Начинайте же, зверушки! — повторил патрон.

Борцы сидели неподвижно и не двигались.

Андалузийцы стали проявлять нетерпение.

— Хвати его, Бомбита, мой молоденький бычок! Воткни ему рожки в тело!

— Начинай, малыш! Я поставил на тебя три дуро.

— А, так вы хотите быть курицами! Куры вы! Куры!

И хор загудел:

— Куры! Куры! Яйца вам класть! Жирные куры!

Бомбита Чико вытянулся вверх и бросился на противника. Тот поднял левую руку и поймал вялый удар в толстый платок. Оба парня, очевидно, были так пьяны, что едва могли управлять своими движениями.

— Подождите, подождите! — шептал padro. — Подождите только, пока они увидят кровь…

Андалузийцы не переставали дразнить борцов, то подбодряя их, то бичуя насмешками. И снова кричали им в уши:

— Куры вы! Яйца вам класть! Куры! Куры!

Тогда оба бросились друг на друга, слепо, очертя голову. И спустя несколько минут один из них получил легкий порез в левое плечо.

— Браво, Бомбита! Браво, малыш! Покажи ему, мой петушок, что у тебя есть шпоры.

Они сделали маленькую передышку, отерли грязный пот с лица.

— Воды! — воскликнул Лагартихилло.

Им протянули большие кружки, и они стали пить медленными глотками. Видно было, как они трезвели. Равнодушные взоры становились острыми, колючими. С ненавистью смотрели они друг на друга.

— Готов ли ты, курица? — прокаркал маленький.

Его противник вместо ответа бросился на него и разрезал ему щеку. Кровь заструилась по голой верхней половине тела.

— А, начинается, начинается… — бормотал padro.

Андалузийцы замолчали. Жадно следили они за движениями борцов, на которых они поставили свои деньги. И оба человека кидались и кидались друг на друга…

Светлые клинки сверкали, как серебряные искры, в красном мерцании факелов, крепко впивались в шерстяную повязку левой руки. Большая капля кипящей смолы упала одному из борцов на грудь — он и не заметил этого.

Так быстро мелькали в воздухе руки, что невозможно было заметить, достигали ли их удары цели. Только кровавые борозды, которые появлялись всюду на обнаженных телах, свидетельствовали о новых и новых уколах и разрезах.

— Стой! Стой! — закричал патрон.

Парни продолжали биться.

— Стой! У Бомбиты сломался нож! — воскликнул он снова. — Разнимите их!

Двое андалузийцев вспрыгнули, схватили старую дверь, на которой они сидели, и грубо швырнули ее между бойцами. А затем поставили ее между ними так, что они не могли видеть друг друга.

— Дайте сюда ножи, зверки! — крикнул патрон. Оба борца охотно повиновались.

Его зоркий глаз не ошибся. Клинок Бомбиты сломался посредине. Бомбита проткнул своему противнику всю ушную раковину, и его нож сломался о жесткий череп…

Борцам дали по стакану водки. Затем им вручили новые ножи и убрали дверь.

И в этот раз они напали друг на друга, как два петуха: без рассуждения, со слепой ненавистью, удар за удар…

Темные тела окрашивались в пурпур. Из множества ран струилась кровь. У маленького Бомбиты свешивался со лба коричневый лоскут кожи, влажные пучки темных волос торчали в ране. Его нож запутался в повязке его противника, и последний нанес ему два-три глубоких удара в затылок.

— Убери свою повязку, если ты не трус! — крикнул маленький и сам сорвал зубами платок со своей левой руки.

Лагартихилло помедлил мгновение, а затем последовал его примеру. Бессознательно парировали они и после того своими левыми руками взаимные удары, и руки их в несколько минут были совершенно искромсаны.

Опять сломался клинок. Опять разъединили их гнилой дверью. Опять подали им водки и новые ножи…

— Проткни его, Лагартихилло! — воскликнул один из зрителей. — Проткни его! Выпусти кишки старой кляче!

И в то мгновение, когда дверь убрали, Лагартихилло неожиданно нанес своему противнику снизу вверх ужасный удар в живот и выдернул клинок сбоку обратно. Из длинной раны буквально потекла отвратительная масса кишок.

А затем с быстротой молнии нанес удар сверху. Он поразил противника пониже левого плечевого сочленения и разорвал большую артерию, которая питает руку.

Бомбита вскрикнул и согнулся. Толстая, в руку толщиною, струя крови из его раны брызнула другому борцу прямо в лицо. Казалось, что Бомбита сейчас бессильно поникнет; но внезапно он выпрямил еще раз свою широкую грудь, поднял руку и бросился на ослепленного кровью противника. И поразил его между двумя ребрами прямо в сердце…

Лагартихилло затрепетал руками. Нож выпал из правой руки. И могучее тело безжизненно склонилось вперед, к противнику.

И как будто это зрелище придало новые силы умирающему Бомбито, из раны которого широкою дугою брызгал на мертвого врага ужасный кровавый луч. Как безумный, продолжал он вонзать жадную сталь в окровавленную спину.

— Перестань, Бомбита, храбрый малыш! Ты победил! — промолвил спокойно патрон.

Тогда случилось самое ужасное. Бомбита Чико, последний жизненный сок которого окутывал побежденного во влажный красный саван, оперся обеими руками о землю и поднялся кверху так высоко, что из широкого разреза в его животе глубоко вниз вывесились желтые кишки, словно клубок отвратительных змей. Он вытянул шею, вытянул голову — и в глубоком молчании ночи раздалось триумфальное:

«Ку-ка-ре-ку!»

Затем он склонился, как подкошенный… Это был его последний привет жизни…

На мое сознание как бы спустился внезапно красный кровавый туман. Я ничего не видел, не слышал. Я погрузился в пурпурное, бездонно-глубокое море. Кровь заливала мне уши, нос.

Я хотел закричать, но едва я открыл рот, как он наполнился густой, теплой кровью… Я почти задыхался. Но еще хуже, гораздо хуже был этот отвратительный сладковатый вкус крови на моем языке. Затем я почувствовал где-то у себя резкую боль. Но прошло, как мне показалось, бесконечное время, прежде чем я понял, где у меня болит. Я укусил что-то, и то, что я укусил, именно и болело. С невероятным напряжением разжал я зубы.