Светлана Полякова - Служители зла

Анна в очередной раз дочитала письмо в заветном конверте. Втайне от всех, поскольку предчувствие НОВОЙ ЖИЗНИ не нуждалось в публичности. Кто-нибудь запросто мог сглазить.

— Ага, мы получили любовное послание!

Она резко обернулась. Голос Кирилла прозвучал так неожиданно над ее ухом, что она вздрогнула.

— Ты меня напугал!

— Вот уж не надеялся! Моя бесстрашная жена чего-то боится?

— Не «чего-то», а кого-то!

— Неужто ты живешь по Библии? «Жена да убоится мужа своего»… Будем считать, наконец-то ты меня убоялась!

— Не надейся, — усмехнулась она. — Был у Ведьмы?

Он с трудом сдержался. Сколько можно так называть его мать?

— У мамы, — поправил он с неожиданной суровостью. — Она ждет нас вечером с детьми.

— Конечно, — кисло улыбнулась Анна. — Старой леди хочется на прощание обнять внуков. Мы же уезжаем на край земли. Откуда не летают самолеты, не ходят поезда и даже машиной не выберешься… Она по-прежнему напускает на себя вид «незаслуженно обиженной и брошенной старости»?

Взгляд ее был исполнен такой ненависти, что Кирилл предпочел бы в этот момент смотреть совершенно в другую сторону, чтоб не разлюбить ее. Иногда он сам удивлялся запасу своей любви — слишком часто Аннины глаза суживались так, как если бы ей хотелось испепелить своим взглядом весь мир.

— Аня! — попросил он. — Не надо… Мама старый и одинокий человек. Душка — смысл ее существования. Отдушина. Даже кличку эту придумала ей она. Душа, душенька, душка…

— И все забыли, что у девчонки, кроме собачьей клички, есть замечательное имя Дарья! — возмутилась Анна.

— Ей нравится, — пожал плечами Кирилл. — Дашек много, Душка — одна.

— Ох уж это наше стремление быть единственными в своем роде! — с сарказмом рассмеялась Анна. — Мы такие оригиналы, бог мой! Девчонка уже сейчас пылинки с бабки сдувает, а однажды я заметила вот что…

Она замолчала, и Кириллу вдруг очень захотелось разгладить злую морщинку на ее лбу.

— Я зашла, а они сидят и молчат. Смотрят друг на друга, совершенно не реагируя на меня. Если твоя мамаша хочет внушить моей дочери этот кретинизм с телепатией…

— Это не телепатия! — мягко поправил Кирилл. — Это — другое!

— Плевать, — оборвала Анна. — Меня тошнит от ваших метафизических бредней! Как это ни назови, эффект один и тот же — мне не нужна оторванная от реальности дочь, мнящая себя богоизбранной! И потом, она так ругается при детях! Что это за выражения она себе позволяет?

— Она художник, а им свойственна эксцентричность, — попытался защитить мать Кирилл.

— О боже! Значит, если я не удостоена такой чести, мне нельзя выражаться как лабазник, а ей можно?

— Ты врач. У тебя в жизни другие функции, — улыбнулся он. — Так же как у меня. Давай закончим, ладно? Не порть ей вечер — может статься, она увидит детей в последний раз… Не забывай — мать очень старый и больной человек.

— Хорошо, — устало согласилась Анна. — Я буду паинькой. Сделаю вид, что мне безумно интересно слушать ее бредни. Что я тронута ее дешевыми подарками. Все это ради тебя. Чего еще она хочет?

— Чтобы мы окрестили Павлика и Душку.

Анна насупилась. Морщинка прорезала ее лоб.

— Ни-ког-да, — процедила она сквозь зубы.

— Анна!

— Никогда! Я этого не позволю! Мишка крестился — и через неделю… через неделю…

Они уже подошли к дому. К их чертовому дому, где прекрасно просматривалась та самая площадка у школы. Именно там несколько подонков убивали Мишку и Аранту.

Анна невольно сжала руку Кирилла. Он взглянул на нее. Она зажмурилась, как ребенок, пытающийся спрятаться от собственного страха и кошмара воспоминаний.

«Если бы это видела мать, она бы уже не сомневалась в правильности нашего решения, — с тоской подумал он. — Разве мы сможем жить тут, рядом с нелепой Мишкиной смертью?»

Ласково сжав ладонь жены, он притянул ее к себе.

— Скоро все это кончится, — прошептал он, тихо касаясь губами ее щеки. — Вот увидишь, у нас все будет хорошо…

Она вырвалась и взглянула на него с неожиданной злостью.

— Никогда, слышишь, никогда не говори этой фразы!

Выпалив это, она быстро пошла в подъезд. Он ничего не мог понять и, пожав плечами, поплелся за ней.

Душка подняла с пола книгу. «Ну вот, — поймала себя на том, что, как маленький Павлик, готова разреветься, — у каждого своя примочка…»

Прижав книгу к себе, как прижимают ребенка, с горечью убедилась, что при падении «Хроники Нарнии» все-таки пострадали. Совсем чуть-чуть — только немного оторвалась обложка, и при желании ее запросто можно подклеить, но девочка ощутила физическую боль.

Бережно разгладив помявшиеся страницы, она положила бедняжку на стол и посмотрела на брата.

Он играл.

Смешно надув губы, целился в кого-то невидимого, но очень страшного — судя по мрачной решимости его взгляда. Уж наверняка противнику его не позавидуешь!

Душка не смогла удержаться от смеха.

— Что? — обернулся мальчик.

— Так. Ты похож на неподкупного шерифа!

— Очень хорошо, я и есть неподкупный шериф!

— А мне казалось, ты восьмилетний глупый ребенок, — поддразнила его девочка.

Малыш обиделся:

— Я вовсе не такой! И ты прекрасно это знаешь!

— Как любит говорить бабушка, я знаю только то, что ничего не знаю…

— Это говорит не бабушка, — услышала Душка за спиной голос матери, в котором смутно угадывалось плохо скрытое раздражение. — Это говорил древний философ. Бабушка лишь повторяла его слова.

«Почему ее так бесит моя мать? — думал Кирилл, смотря на покрасневшее лицо жены. — Даже простое упоминание способно вызвать в ней совершенно непонятную ярость!»

— Но я не разговаривала с древними философами, — достаточно спокойно ответила Душка. — Я-то в основном говорю с бабушкой!

— Не дерзи, пожалуйста. — Губы Анны сжались в тонкую полоску. — Я просила вас убраться…

— Мы же убрались!

Душка была готова взорваться от несправедливости материнских претензий.

— Ты что, не видишь?

— Пока я вижу только одно. Вы играете. Читаете. Живете как в раю, а я…

Она осеклась.

Что это нашло на нее?

Павлик смотрел на мать расширившимися от страха глазенками, готовый в любой момент расплакаться. Душка была воплощением молчаливого протеста против несправедливости…

В комнате царила идеальная чистота!

Что на нее нашло?

Анна устало провела рукой по лбу.

— Простите. Сама не знаю, что со мной творится… Кажется, расшатались нервы.