Александр Матюхин - Хэллоуин (сборник)

Захар вышел из метро на окраине города. Побрел, сражаясь с ветром, направо, налево, через переход и прямо во тьму. Дома закончились. Перед ним лежала закованная в лед река.

Ветер на набережной резал кожу не хуже скальпеля. Кривец присел на корточки и снял перчатку. Он коснулся черной точки на снегу, поднес палец к глазам. Капля свежих чернил осталась на подушечке. Выпрямившись, он зашагал к нависшему над водой зданию.

Надпись на табличке гласила: «Спасательный пункт, прокат лодок». Калитка отворилась сама по себе.

Стрелки часов сошлись на двенадцати, когда он остановился у запертого ангара. Замок требовал кода. Он нажал те кнопки, на которых застыла черная краска, и ворота поплыли вверх. Огромное пустое помещение открылось перед татуировщиком. Он подождал, пока ворота опустятся на место, и пошел в темноте, держась стены. Шаги отзывались гулким эхом, и было почти так же холодно, как на улице.

В конце склада находились три двери. За третьей скрывался гараж с лестницей в подвал.

Двигаясь в абсолютном мраке, Захар спустился по каменным ступенькам. Рука уткнулась в выключатель. Лампочка прыснула желтым светом.

Подвал напоминал склеп, жуткий и тоскливый. Здесь не было ничего, кроме крошечного, не справляющегося со своей задачей, обогревателя и голой панцирной кровати. И еще здесь была Сашенька. Абсолютно голая, прикованная к спинке кровати цепью.

Захар подошел к девочке. Она не отреагировала. Глаза закрыты, худенькая грудь не вздымается. Захар взял ее за руку. Сердце его кольнуло, когда он ощутил ледяной холод плоти. Но через миг он вздохнул с облегчением. Пульс прощупывался. Девочка просто спала.

Захар осмотрел Сашу. Опасных для жизни повреждений он не обнаружил. Только многочисленные ссадины, царапины и рана на кисти, там, куда впилось кольцо наручника. Он погладил девочку по щеке, не такой мягкой, как на фото, впавшей и грязной, но все равно воплощающей невинность.

Опомнившись, он быстро снял с себя пальто и укутал ребенка.

Сзади послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице.

Захар повернулся.

Человек, вошедший в подвал, застыл, словно врезался в невидимую преграду. Ошарашенное лицо открылось мычащим ртом. Хозяин подвала не верил своим глазам:

– Т-ты? – заикаясь, спросил он.

Наверное, появись в подвале Иисус Христос, Эдуард Петрович удивился бы меньше.

– Как ты нашел меня? Какого хрена ты здесь делаешь?

– Я пришел за девочкой, – отчеканил Захар.

Эдик решил отложить удивление на потом. Он отбросил в сторону ужин, который нес для пленницы: тарелку картошки в мундире и железную чашку с кипятком.

– Она моя.

– Я так не думаю, – спокойно возразил Захар.

Эдик посмотрел на татуировщика, как посмотрел бы на пекинеса, решившего его атаковать.

– Сейчас поглядим, – хмыкнул он, вытаскивая из-за пояса охотничий нож. Он пошел вперед – пуленепробиваемая махина с клинком наперевес. – Зря ты это, сынок. Зря.

Ручища взметнулась вверх. Свет лампочки отразился в лезвии. В нем отразилось лицо Захара. Настоящее лицо.

И в это мгновение кровь хлынула из-под бинтов на предплечье Эдика: так много крови, будто невидимая дрель впилась в мясо. Нож упал на пол. Кровь, смешанная с чернилам, хлестала из руки, но Эдик не замечал этого. Он видел лишь одно: Захара Кривца, возвышающегося над ним, нового, настоящего Захара.

Эдик упал на колени.

Его глаза вылезли из орбит.

– Ты… ты… твои рога… они…

– Настоящие, – закончил мысль Захар и протянул руку навстречу Эдику. В руке поблескивала роторная татуировочная машинка. Ни к чему не подключенная, она зажужжала. Чернила закапали с острого конца.

Эдик стоял на коленях посреди подвала, как преклоняющийся перед божеством адепт.

– Кто ты? – спросил он хрипло.

– Принц из страны боли. – Захар положил левую руку на бритый затылок здоровяка. – Наследник ее престола.

Игла дергалась у обезумевшего лица Эдуарда Петровича. Он не сопротивлялся. Он только и мог, что смотреть на Захара, на его новый облик, на его…

– Сейчас будет больно, – предупредил татуировщик и воткнул машинку в глаз Эдика. Не только иглу: всю машинку до корпуса. Каким-то образом она продолжила жужжать внутри, перерабатывая мозг, смешивая его с чернилами.

Захар подошел к спящей Сашеньке. Он снова был самим собой, худым татуированным парнем с маленькими рожками. Одного взгляда на цепь хватило, чтоб та рассыпалась звеньями. Захар взял девочку на руки и вынес из подвала.

Боль началась сразу. Острая боль в кистях и шее. Он осмотрел ладони и увидел, что они ужасно обожжены. На горле, там, куда прижималась безвольная голова девочки, набухал волдырь. Он продолжил путь. Кожа на руках стала плавиться. Девочка обжигала его даже сквозь пальто, в которое она была укутана. Словно он нес тлеющую головешку. Он сплюнул и крепче прижал к себе ношу.

Когда он вышел на улицу, его плоть уже дымилась.

Сквозь сизый дымок собственного производства он увидел карету скорой помощи, припаркованную у ангара. Свет мигалки скользил в снегопаде.

«Как обычно, вовремя», – скептически подумал Захар.

Из машины выпрыгнул светловолосый парень в форме фельдшера. У него было самое красивое лицо из всех, что Захар когда-либо видел. На груди было написано имя: «Михаил». За спиной развивались огромные белоснежные крылья.

– Убери руки от ребенка, демон! – крикнул фельдшер, подбегая к складу.

«Неблагодарный ублюдок», – подумал Захар беззлобно.

Он облегченно вздохнул, передавая девочку блондину. Михаил отнес Сашу в карету скорой и вернулся с пальто Кривца в руках.

– Эй, ты дымишься.

– Есть немного. Не выношу невинные души. Они обжигают нас.

– Дай посмотреть, – потянулся Михаил, уже не такой сердитый, как в начале встречи.

– Обойдусь, – отшатнулся Захар. – Чепуха, уже заживает. А вы-то не больно спешили спасать девчонку.

Михаил потупился:

– Мы не могли ее спасать. Это не в нашей компетенции, понимаешь? Мой отец даровал людям волю. То, что случилось с Сашей, – воля раба Божьего Эдуарда. Я думал, что еду забирать ее душу, и не надеялся, что она окажется живой…

– Благодаря мне, – закончил фразу Захар.

«Эти ангелы не щедры на комплименты», – подумал он.

– Но почему ты спас ее? – спросил Михаил, щурясь.

– Я непредсказуем, в отличие от вас.

– А серьезно?

– Серьезно? – Захар задумался и честно ответил: – Даже не знаю. Наверное, у меня слишком обострено чувство прекрасного, а Петрович его нарушил.

Михаил улыбнулся, став совсем уж нестерпимо прекрасным.