Алана Инош - Слепые души

 – Рассказывай, что случилось.

 Хоть Ника и сказала, что не обязательно рассказывать всё, но именно Диане Несторовне я чувствую потребность рассказать всё как есть, потому что уверена, что она поймёт. И я рассказываю, ничего не утаивая, а она слушает – серьёзно и не перебивая.

 – Тот человек хоть и не умер, но получил тяжёлую черепно-мозговую травму... Он сейчас лежит в коме, исход пока неизвестен. На Нику завели дело, она под арестом. Её обвиняют в нанесении тяжких телесных повреждений, а адвокат будет доказывать самооборону. Опять же – она была пьяная, когда ударила этого парня, и это вроде бы отягчающее обстоятельство, но она пришла с повинной, и это – смягчающее. Напилась она, после того как... – Я проглатываю шершавый ком в горле и всё-таки договариваю почти шёпотом: – После нашего разговора.

 Рассказав всё до конца, я больше не могу сдерживаться – роняю голову на руки и плачу. Выслушав, Диана Несторовна говорит задумчиво:

 – Да, жалко девчонку.

 – Это я виновата, – рыдаю я. – Не надо было её отпускать... Надо было удержать!

 – Так, голубка, давай сейчас без истерик, ладно? – говорит Диана Несторовна нарочито грубовато. – Слезами горю не поможешь. Она как вообще – пьющая?

 – Нет... – всхлипываю я.

 – Ну вот, – кивает Диана Несторовна. – Откуда тебе было знать, что она пойдёт и напьётся? Как ты могла это предвидеть и удержать её от этого?

 – Всё равно я чувствую себя виноватой, – прошептала я, зажимая ладонями глаза. – И ответственной...

 – С какой стати ты отвечаешь за глупости другого человека, лапуля? – возражает Диана Несторовна. – Этак можно до абсурда дойти. Похоже, ты любишь изводиться. Не годится так, моя голубка, совсем не годится. Какая твоя вина в том, что она пошла шататься ночью по улицам, да ещё и в пьяном виде? Вот и нашла приключения.

 – Я ей сказала, что люблю Алю...

 – Ну и что? Вешаться теперь? Ведь как известно, сердцу-то не прикажешь. Ну, не могла ты ответить на её чувства – что тут поделаешь? В общем, дурочки вы обе, вот что я тебе скажу.

 – Что теперь делать, Диана Несторовна? – спрашиваю я беспомощно.

 – «Что делать»! – усмехается она. – Ничего, моя милая, ты не можешь сделать. Остаётся только надеяться, что тот отморозок не отдаст концы, и что этой глупышке не впаяют по полной. Если он останется жив, года два дадут – и то слава Богу. А если адвокат не лопух, то и условным может отделаться. И не изводи себя, никакой твоей вины во всём этом нет. – Диана Несторовна погладила меня по руке. – Ну всё, вытри глазки и наливай чай.

 За окном валит снег, крупный и густой. Замело и крыльцо, и весь двор, голые деревья ёжатся вдали: «Что, неужели и правда не виновата?» «Похоже, что так», – отвечает им снег.

 – Настенька, – окликает меня голос Дианы Несторовны.

 Я оборачиваюсь и встречаюсь с ней взглядом. Она смотрит ласково, выражение суровости пропало, и от этого всё её лицо озаряется внутренним светом, становясь почти красивым.

 – Знаешь, а головные боли меня больше не беспокоят, – говорит она. – Раньше часто голова болела, а теперь вообще не болит.

 – Я рада, – отвечаю я. – Вы прямо преобразились. Вы по-прежнему считаете, что это сделала я?

 – Считаю, – улыбается она. – Врач не смог толком это объяснить. Знаешь, отчего были эти боли? У меня была опухоль размером с грецкий орех. А недавно мне сделали томографию, и опухоли не обнаружили. Её просто нет.

 – Ну, наверно, рассосалась, – пожимаю я плечами.

 Диана Несторовна встаёт и подходит ко мне. Положив руки мне на плечи и глядя на меня серьёзно и ласково, она говорит:

 – Нет, сама рассосаться она не могла – такие просто так не рассасываются. У меня есть серьёзные основания считать, что это сделала ты, другого объяснения этому я не вижу. Не знаю, сколько бы я ещё прожила с этой опухолью... Наверно, недолго. Нет, умереть я не боюсь, я просто тревожусь за Альку: её нельзя оставлять одну. А теперь... Теперь совсем другое дело. Я поняла, как жизнь прекрасна, я живу и радуюсь. Ты вернула мне всё, понимаешь? Всё! Я как будто родилась заново. У меня столько сил, сколько ещё никогда в жизни не было. Само такое чудо произойти не могло. У Альки начали расти волосы, когда врачи уже вынесли ей приговор всю жизнь ходить в парике, – разве это не чудо?

 Я вздыхаю, улыбаюсь.

 – Вы вбили себе в голову, что это сделала я, и мне вас, похоже, не переубедить.

 Она говорит:

 – Вот улыбаешься ты – и хотя за окном снегопад, а кажется, будто весна.

 От её взгляда у меня внутри что-то сжимается, да так, что я еле могу дышать.

 – Вы приехали только для того, чтобы сказать мне это? – бормочу я.

 – Да, – отвечает она.

 Нет, за этим ничего не следует. Мы стоим у окна, Диана Несторовна курит, а я чищу мандарин. Предлагаю ей, но она отказывается. Говорит зачем-то:

 – Извини, что нагрянула вот так, без приглашения.

 – Ну что вы, я очень рада вас видеть, – отвечаю я.

 Она смотрит так, что я опять смущаюсь.

 – Ты это серьёзно, лапушка? – интересуется она. – Или так, из вежливости?

 – Совершенно серьёзно, – киваю я.

 От смущения у меня на лице расплывается улыбка, к щекам приливает жар; наверно, у меня дурацкий вид, потому что Диана Несторовна смеётся. В её взгляде проступает нежность. Встряхнув головой, она тушит сигарету в пепельнице.

 – Помнишь такое выражение: «Мы в ответе за тех, кого приручили»? Так вот... Если приручила Альку, так не мучь её. Она дня без тебя прожить не может, а тут целых четыре дня от тебя ни ответа ни привета. Если приехать не можешь, хотя бы позвони.

 До Нового года – три дня.

Глава 11

 Решив сделать Альбине сюрприз, я беру такси и еду к ней. Я везу ей скромный новогодний подарок – комплект нижнего белья за две тысячи рублей, приобретённый мной в бутике с «кусающимися» ценами. Да, по её меркам этот подарок весьма скромен, и в магазине он был не самый дорогой; обычно я избегаю подобных магазинов, но я решила, что дарить Альбине что-то дешёвое просто нельзя. Там были комплекты и за четыре тысячи, и за пять, и за шесть, но их я позволить себе, конечно, не могла. Я утешаю себя поговоркой о том, что дорог не подарок, а внимание.

 Возле дома стоит знакомая машина, я просто носом чую от неё запах доктора Якушева. Мадина предупреждает меня:

 – Альбина Несторовна не одна.

 – Понятно, спасибо, – говорю я.

 Мои шаги по лестнице в бильярдную легче пуха, но сердце тяжело, как камень. Нельзя показывать Якушеву свой страх. Я сильнее его. Последняя ступенька, дверь. Она приоткрыта, в комнате потрескивает камин.