Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Ознакомительный фрагмент

— «Grateful Dead». Тысяча девятьсот семьдесят девятый год. Или где-то рядом. — И вновь хохотнул, засмеялся, загоготал. Обхватил руками живот и застонал. — Не могу. Должен остановиться, но… — Невеста крёстного отца! Господи Иисусе! — И снова расхохотался.

— Только не говори ей, что я так её назвал, — попросил я. Смеяться он перестал, но улыбка осталась на лице.

— Я и не собирался, мучачо. Но… это шляпа, не так ли? Большая соломенная шляпа, которую она носит. Как Марлон Брандо в саду, когда играет с маленьким мальчиком.

На сегодня мы вроде бы насмеялись, но я кивнул, и мы вновь загоготали.

— Если мы заржём, когда я буду вас знакомить, — сказал он (и мы заржали, от одной мысли, что заржём), — будем говорить, что вспомнили, как я сломал шезлонг, хорошо?

— Хорошо. Правильно ли я понял, что она и впрямь имеет отношение к мафии?

— Ты действительно ничего не знаешь?

— Абсолютно.

Он указал на виллу «Розовая громада», которая с такого расстояния казалась совсем маленькой. Похоже, дорога домой будет долгой.

— Кому, по-твоему, принадлежит вилла, в которой ты живёшь, амиго? Я понимаю, ты платишь риелтору или компании «Дома для отдыха», но на чьём банковском счёте в конце концов осядут твои денежки?

— Готов предположить, что на банковском счёте мисс Элизабет.

— Правильно. Мисс Элизабет Истлейк. Учитывая возраст дамы, а ей восемьдесят пять, ты мог бы называть её старая мисс. — Он вновь рассмеялся, покачал головой. — Пора бы это прекратить. Но, откровенно говоря, давно уже у меня не было повода так поржать.

— У меня тоже.

Он посмотрел на меня (безрукого, заштопанного с одного бока) и кивнул. Потом какое-то время мы разглядывали Залив. Я знал, что люди приезжают во Флориду, когда становятся старыми и больными, потому что здесь тепло чуть ли не круглый год, но, кроме того, свою лепту вносит и Мексиканский залив. Целебным является даже взгляд на эту залитую солнцем спокойную водную гладь. Слово-громадина, не так ли? Я про Запив. Достаточно большой, чтобы бросать в него много чего и наблюдать, как оно исчезает.

Наконец Уайрман продолжил:

— И кому, по-твоему, принадлежат дома между твоей виллой и этой гасиендой? — Через плечо он указал на белые стены и оранжевую крышу. На всех местных картах она обозначена как «Гнездо цапли», но я называю её «Еl Palacio de Asesinos».

— Тоже мисс Истлейк?

— Ты правильно сложил два и два.

— А почему ты называешь гасиенду «Дворцом убийц»?

— Когда я думаю на английском, это «Убежище бандита». — На лице Уайрмана мелькнула виноватая улыбка. — Потому что выглядит гасиенда как то место, где главный плохиш из вестерна Сэма Пекинпа повесил бы свою шляпу. В любом случае у нас шесть красивых домов между «Гнездом цапли» и «Салмон-Пойнт»…

— Который я называю «Розовой громадой», — вставил я. — Когда думаю на английском.

Уайрман кивнул.

— «Еl sado Grande». Хорошее название. Мне нравится. Ты пробудешь здесь… как долго?

— Я снял виллу на год, но, честно говоря, не знаю. Жары не боюсь, хотя, как я понимаю, это время называют плохим сезоном, но нужно помнить об ураганах.

— Да, здесь мы все помним об ураганах, особенно после «Чарли» и «Катрины». Но дома между «Гнездом цапли» и «Сал-мон-Пойнт» опустеют задолго до сезона ураганов. Как и весь Дьюма-Ки. Между прочим, это место следовало бы назвать Истлейк-Айленд.

— Ты хочешь сказать, что он принадлежит ей?

— Всё это сложно даже для меня, а я в прошлой жизни был юристом. Когда-то остров принадлежал её отцу, вместе с немалым куском материковой Флориды к востоку отсюда. В тридцатых годах он продал всё, за исключением Дьюмы. Мисс Истлейк принадлежит северная часть острова, в этом нет никаких сомнений. — И Уайрман обвёл рукой северную оконечность Дьюма-Ки, которая, как он потом скажет, выбрита, как «киска» стриптизёрши. — Земля и дома на ней, от «Гнезда цапли» — самого роскошного — до твоей «Розовой громады», где жить опаснее всего. Они приносят ежегодный доход, в котором она особо и не нуждается, потому что отец оставил ей и другим своим детям mucho dinero.[57]

— И сколько её братьев и сестёр всё ещё…

— Ни одного, — ответил Уайрман. — Эта дочь крёстного отца — последняя. — Он фыркнул, покачал головой. — Мне нужно прекратить так её называть. — Кажется, обращался он к самому себе.

— Как скажешь. Но меня удивляет, почему не освоена оставшаяся часть острова. Учитывая непрекращающийся строительный бум во Флориде, мне это казалось безумием с того самого дня, как я впервые переехал мост.

— Ты говоришь как профессионал. Кем ты был в прошлой жизни, Эдгар?

— Брал подряды на строительство.

— Но эти дни миновали?

Я мог бы уйти от прямого ответа (недостаточно хорошо знал своего нового знакомого, чтобы откровенничать), но не зря же мы так долго хохотали…

— Да.

— И кто ты в этой жизни?

Я вздохнул и отвернулся. Посмотрел на Залив, в который можно бросить все печали и наблюдать, как они исчезают, не оставляя следа.

— Точно сказать не могу. Немного рисую. — Я запнулся, ожидая услышать его смех.

Он не рассмеялся.

— Ты не первый художник, останавливающийся в «Сал…» в «Розовой громаде». У виллы впечатляющее живописное прошлое.

— Ты меня разыгрываешь! — Я не замечал никаких свидетельств этого прошлого.

— Отнюдь, — возразил Уайрман. — Там останавливался Александр Колдер. Кейт Харинг. Марсель Дюшан.[58] А до того, как береговая эрозия подобралась к дому, угрожая скинуть его в воду… — Он помолчал. — Сальвадор Дали.

— Не может жить! — воскликнул я, потом покраснел, когда он склонил голову. На мгновение почувствовал, как давняя подруга, дикая ярость, заполнила разум, перехватила горло. «Я могу это сделать», — подумал я. — Извини. В прошлом году со мной произошёл несчастный случай и… — Я замолчал.

— Не так уж трудно об этом догадаться, — указал Уайрман. — Если ты вдруг не заметил, справа у тебя недостаёт клешни, мучачо.

— Да. И иногда я… ну, не знаю… забываю слова.

— Понятно. В любом случае насчёт Дали я не лгу. Он провёл на твоей вилле три недели в тысяча девятьсот тридцать восьмом. — И практически без паузы Уайрман продолжил: — Я знаю, через что тебе пришлось пройти.

— Я в этом сильно сомневаюсь. — Я не хотел, чтобы мой ответ прозвучал грубо, но именно так он и прозвучал. И он полностью отражал моё состояние в тот момент.

Уайрман какое-то время молчал. Ветер трепал оторванный сектор зонта. Я успел подумать: «Что ж, наши потенциально интересные дружеские отношения, похоже, не сложатся», — но когда Уайрман заговорил вновь, голос его звучал спокойно и доброжелательно, словно мы и не отклонялись от основной темы: