Dok - Ночная смена

Командир карателей из рапорта этого шустрого немца понял, как партизаны его дурили — гати у партизан были на болотах притопленные — настил под водой, не видно его.

Взяли егеря пехотное усиление и рванули.

И с концами пропали — практически две роты пехоты да егеря всей командой…

Гать-то подорвали фугасами — перед колонной и за ней, как втянулась. А авангард постреляли — на болоте не заляжешь. Остальных и стрелять не пришлось — болото съело. Гать-то была жидкой, фальшивой, не предназначенной, чтоб куча солдат на ней стояла, да еще и проложена там, где одна разведгруппа с шустрым «языком» могла проскочить. Хорошее местечко для этой гати выбрали, гиблое с гарантией. И базы там не была, одна инсценировка.

— Толково! — одобряет Коля, внимательно слушавший эту историю.

— Так а то же — отзывается рассказчик.

Поляк опять что-то бормочет. Пассажир внимательно осматривает ту часть лица больного, что не замотана.

— Живой пока. Скоро прибудем?

— Трави дальше, быстрее долетим. Я и так стараюсь и ветер попутный, кстати — отвечает пилот.

— Тогда расскажу про железную дорогу. Кроме аэродрома у Германа еще своя железная дорога была. Раньше узкоколеек много было, торф возили, лес. Вот одна такая ветка для перевозки торфа очень удачно была проложена — практически к линии фронта и достаточно близко от базы. Мало того — и подвижной состав был — паровозы, вагоны. И практически вся ветка по такой глухомани шла — милое дело ездить из немецкого тыла к нам за линию фронта. Только один кусок проходил у железнодорожной узловой станции — там как раз торф и перегружали раньше.

Ясно дело — гарнизон немецкий на станции. Сильный гарнизон. Разумеется, так просто состав не проведешь. Потому на первых порах как состав вести — так с другой стороны по гарнизону удар наносили — обстреливали. Немцы такую взаимосвязь обнаружили, сделали выводы. И перестали обращать внимание на составы, по узкоколейке шмыгающие. И нападения на гарнизон — прекратились. Партизаны ездят, немцы — не видят. Соответственно и те, и другие ведут себя прилично. Такое никогда не бывало, чтоб у партизан свой аэродром солидный, своя железная дорога и чуть ли не по расписанию все это работает. Партизаны тоже не хамели — ездили ночью, без песен и гармошек, немцы аккуратно светили не туда. Все довольны.

Комендант гарнизона убыл с повышением на новое место службы, прибыл сменщик — служака-майор. Намеков не понял, от того, что по вверенной его гарнизону территории регулярно и постоянно партизанские составы ездят, натурально очумел, той же ночью как он прибыл, очередной состав угодил в засаду, трассу перерезали.

На следующий же день гарнизон был атакован, смят, кто мог — удрал, станцию партизаны удерживали несколько дней, что смогли — вывезли, что не смогли — сожгли и взорвали, заодно снесли пять мостов. Один из них — стратегического назначения. Дорога на 12 дней встала. Майор погиб. Что странно — партизаны его в свои отчеты не включили, не они вроде его застрелили, получается.

А вернувшиеся на станцию немцы оттянули проволочные заграждения так, чтоб они до этой узкоколейки вообще не доходили и в упор перестали возобновившееся движение замечать. Тут еще момент — немцам было известно, что попавшие в плен к германовцам солдаты получали статус военнопленных и перевозились за линию фронта на Большую Землю живыми, что вообще-то для партизанской практики совсем было нехарактерно. Еще и поэтому желающих плевать в колодец было мало. И возили как раз мимо этой станции.

Вот таким путем и образовался Партизанский край — Герман был грамотным организатором, местных жителей берег — вот Лекарю наверное будет интересно узнать, что лазарет на базе работал и для местных жителей и даже своя «скорая помощь» была — в деревни выезжала. Конечно и то, что налаженное снабжение позволяло партизанам не напрягать местных с провизией, а немцы попугивались там шариться, так что всем было хорошо.

— Идиллия прямо-таки — хмыкает Коля.

— Это и погубило, в итоге. Слишком все уж стало хорошо и мирно.

— И? — поворачивает голову летчик.

— И немецкому командованию стало известно, что немецкие военнослужащие для передвижения по территории просят у партизан пропуск. Командование взбеленилось. Бросили на ликвидацию края полнокровную дивизию с танками, артиллерией, еще частей в усиление наскребли — даже сняв с фронта. Авиацией подкрепили. Устроили карательную операцию, стали жечь деревни, население побежало под защиту партизан, тем солоно пришлось. Вырвались из кольца, но Герман погиб.

— Как-то слишком уж на роман похоже — сомневается Коля.

— На войне и в любви все возможно — отвечает пассажир.

Ну да, действительно. Это мы свой опыт похерили, те же чечены и афганцы как раз опыт партизан — наших же — тщательно изучали. Рыгнулось нам это сильно…

— Все, прибыли, садимся — замечает летчик и начинает активно переговариваться с землей.

В больнице меня сразу отправляют на помывку. Санитарка подозрительно крутит носом, когда я складываю свои шмотки на стул в предбаннике помывочной.

— И чем таким необычным я озонирую воздух? — спрашиваю у санитарки.

— Паленой шерстью, горелой химией и еще какой-то гадостью. Я сейчас еще мыла принесу.

Ну да, разумеется…

Поляка уже потрошат в операционной. Шансов у него не густо получается — по срокам, если память не изменяет 50 %. Но мы его кантовали не раз, трясли, так что вполне может быть и ниже. Впрочем, я его привез живым, уже хорошо. А с процентами — дело такое, что если бы ему прогноз давал 1 % на то, чтоб выжить — и он бы выжил — ему было бы плевать на остальные 99 %. И наоборот, соответственно.

Отмывшись и вроде бы избавившись от своих запахов, обнаруживаю, что старательная бабка оставила мне только опять же халат, все такой же сиротский, тапки-шлепки да на стуле лежит вынутый из кармана болоньи пистолет, да и «Малыша» она оставила тут же. Мешок с экзотичными стволами запихнут под стул. Ну что ж, пошли так. Надо бы бабке что приятное притащить — больно уж работник хороший. Заботливый, старой школы.

Николаич с большим интересом перебирает стволы из мешка.

Проверяет весло АК-74, кивает, ставит в сторону, потом удивленно проверяет Глоки, еще больше удивляется, осматривая револьвер-слонобой, разглядывая камеры в барабане и ствол на свет, и уж совсем неприкрыто дивится на последний револьвер. Я только сейчас замечаю, что ствол у этого револьвера расположен совершенно непривычно — снизу, а сверху просто полая хрень — явно под ЛЦУ.

— Это что такое?

— Получается так, что это, в общем, хорошее приобретение. А родителей как устроил?