Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 2

Что ж, каков визит, таково и подношенье. Увязав пирог в салфетку, Кэт выходит за порог в сопровождении Рибки, плетущей вязь из сплетен и страшилок об окоченевших колибри, завернутых в пряди человеческих волос: птицы, мол, нашептывают на ухо колдуну, кто сглазил клиента, кому срок помереть от порчи, выедающей потроха, а кому жить, заслонившись оберегом от бесов, что клубятся серым торнадо вокруг желанной добычи, жить, заплатив несбиваемо высокую цену за спасение того, чего все равно не спасти. Мысли о шепоте мертвых птиц преследуют Саграду до самого дома Сорсье. Доложат ли они брухо, что на его посетительнице амулет посильнее всего, что он видел в жизни и, может быть, всего, что увидит после смерти?

Камень порчи оттягивает янтари ожерелья вниз, греет, точно не до конца остывший уголь в разворошенном костре. Надо же, рассеянно думает Пута дель Дьябло, алмаз и уголь — близнецы, свет и тень, словно грани одного «я» — но оба жгучие, как огонь ордалий.[85] Кэт старается отвлечься, сдержать нетерпение Камня, которое чувствует кожей, нервами, животом, где рыбкой бьется Абигаэль.

Наверное, дома всех колдунов изнутри одинаковы, каковы бы ни были извне — драгоценности в груде стекляшек, истинная сила вперемешку с нелепыми хитростями. Но Сорсье самонадеян, он с порога намекает на род своих занятий: раскоряченная шила-на-гиг[86] зияет на входящих распахнутой вульвой, словно голодной пастью. Пута дель Дьябло с усмешкой салютует жадной дырке: привет, сестрица! — и входит в ту пасть, что пониже.

За дверью мир выцветает в гризайль,[87] кругом лишь черное и серое. Воздух гладит по лицу, будто невидимая паутина, стены кажутся затканными дымчатым паучьим шелком. Хотя вблизи видно — кругом просто занавеси и гобелены, гобелены и занавеси, бархатные от пыли. Узкий коридор идет под уклон, точно кроличья нора и впадает в комнату, гудящую от напряжения и сияющую грозовыми огнями святого Эльма — аккурат по краям щита в форме перевернутой звезды. Щита, на котором головой вниз распят граф Солсбери.

Лицо его, опрокинутое, залитое потом, с крепко зажмуренными глазами и оскаленным ртом, вызывает у Кэт неуместную ярость. С опозданием на несколько секунд она понимает: ярость принадлежит Эби. Папочку обидели. Кто-то поплатится за это.

А вот и он. Обидчик. Сорсье выглядывает из-за щита, одергивает на себе одежду, мнет обшлага рубашки, вертит шеей, весь приплясывает — не то от страха, не то от предвкушения. Осторожный и быстрый, он похож на паука, трогающего края ловчей сети: крепко ли в ней засела добыча? Что там — беспомощная бабочка или ядовитая оса? Саграда ощущает себя осой-тифией, прячущей в недрах черного брюшка смерть для паука-брухо и притворяется надежно пойманной, растерянной.

— Я привела ее, дядя, — чуть слышно шелестит за спиной Кэт служанка. Племянница Сорсье, Ребекка, чье имя значит «ловушка». Дружная семейка.

— Пирога не хотите, сосед? — паясничает Пута дель Дьябло. — Не отравленный!

Цепкие пальцы Ривки отнимают узел с пирогом, распутывают салфетку, разламывают творение кулинарного таланта Кэт. Жалкое творение сомнительного таланта. Непонятно, что рассчитывает найти в начинке предательница-служанка — нож? освященный амулет? Жирная масса из сыра и зелени стекает по рукам Ребекки Сорсье, на вид напоминая гной. Леди Кэти демонстративно морщит нос:

— Фу, девочка, кто тебя только воспитывал!

— Молчи, дьяволова подстилка! — визжит Ривка.

— Завидуй молча, — усмехается Кэт, присаживаясь перед щитом на корточки.

— Кхн-а-а… — прочищает горло граф, открывая заплывшие глаза. — С-с-саграда. Спасительница.

— А может, я пришла посмотреть, как тебя убивают, муженек, — шепчет пиратка, впервые признав Сесила — супругом.

— Меня? — звучным, глубоким голосом вопрошает милорд. Человеческое тело, подвешенное вниз головой, исхлестанное плетью и исколотое ножом, едва выдерживает дрожь этого голоса, жилы на шее набухают так, будто вот-вот лопнут.

— Мы не причиним тебе вреда, — вкрадчиво обещает брухо. — И ему тоже. Если демон изыдет…

— …то его вместилищем станешь ты! — Кэт выбрасывает руку в сторону Сорсье. Тот отшатывается со скоростью напуганного насекомого. — Или тебе мало одного демона в твоем теле?

— К-к-какого д-демона? — заикается Ривка, цепляясь за дядины плечи. Сальные следы расплываются на ткани сюртука. Выходной наряд месье Сорсье гибнет на глазах, убитый пирогом с сыром.

— Мурмур, отзовись, — грохочет Камень, раздирая горло Саграды подземным, низким гулом.

— Я-а-а-а зде-е-есь… — воет Сорсье, корчась, точно от желудочных колик. Он едва стоит на ногах и упал бы, кабы не поддержка племянницы.

— Старик, старик! — смеется Глаз бога-ягуара. — Она и тебе силу великую пообещала. И ты продался с потрохами, а заодно и дочурку свою незаконную продал.

— Дядя? — недоуменно спрашивает Ребекка и глаза ее наполняются слезами.

— Можешь звать его папой, — ухмыляется Пута дель Дьябло. — Но позже. А сейчас говори, Мурмур, чего ты хочешь от меня?

— Это! — выкрикивает брухо, тянет руки к шее Кэт, сгибаясь втрое, почти ложась на пол. — Отдай… Ты же не можешь им владеть… Не в твоих силах с ним справиться…

Пиратка гладит Камень кончиками пальцев. Тот посылает в ладонь слабые разряды, слегка покалывает, словно лаская и обещая: не тревожься, я все сделаю сам.

И тут безумный Сесил начинает хихикать. Он дергается, будто припадочный, ремни на его лодыжках и запястьях расползаются с чавкающим звуком, точно сырое гнилье. Тело Уильяма заваливается набок, изворачиваясь в воздухе в тщетной попытке упасть на четвереньки. Кэт со смехом принимает графа в объятья. Они сидят на полу, грудь и живот Пута дель Дьябло притиснуты к спине Сесила и маленькая Эби радостно толкается изнутри, жмется к отцу.

— Не в твоих силах диктовать мне условия, — из-за плеча Билли заявляет пиратка замершему в растерянности Сорсье. — Эй, милорд, как ты?

— Свободен, — выдыхает граф Солсбери, а может, Велиар. — До чего мне осточертело делить эту плоть с тобой, Мурмур… Хочешь, оставайся в старике, хочешь, бери себе его дочурку, но сюда я тебя больше не пущу. Мне и одному тесно.

Одураченный брухо наконец отмирает и бросается на них. Сорсье скользит через липкую, вязкую темноту комнаты неуловимо и стремительно, в его кулаке бликует раскрытая, жаждущая крови наваха. Но не она одна здесь ищет крови.

— Китти, взять! — облегченно произносит Кэт. И Китти приходит и берет.

Откушенная по запястье кисть падает на пол у ног Сесила. Желтые загнутые клыки с хрустом вырывают горло колдуну. Ребекка, визжа и пряча лицо в сгиб локтя, отползает на заднице в угол, пока Китти голыми руками крушит ребра ривкиному отцу, проламываясь внутрь грудины, к сжавшемуся в предсмертном ужасе сердцу, теплому, полному вкусной, густой крови. Мокрая красная грива елозит по распластанному телу, шершавый язык исчезает в ране, лакает и лижет часто-часто. Стоны демоницы — непристойные, почти любовные — наполняют, кажется, весь дом.