Питер Джеймс - Зона теней

Но дверь открылась, и Алекс отпрянула. На пороге стоял Отто – одна рука в кармане грубошерстной куртки, на изрезанном шрамами лице многозначительная ухмылка. Насмешливо глядя на Алекс, он кивнул:

– Вы явились раньше, чем я ожидал.

Она нахмурилась, задетая этим замечанием, и посмотрела ему прямо в глаза, стараясь понять, что он имеет в виду, но, смутившись, отвела взгляд.

– Прошу прощения, я не поняла… я ничего не просила вам передать.

Он повернулся и вошел в комнату.

– Я сделал кофе. Хотите?

Она увидела, как в прозрачной емкости кофеварки на полу бурлит жидкость и рядом уже стоят две чашки.

– Спасибо.

– Я знал, что вы придете, – деловито сообщил он ей.

– Каким образом?

Он пожал плечами:

– Я вообще многое знаю.

– Что именно?

Он презрительно хмыкнул, и на мгновение у нее появилось желание ударить его.

– Тем не менее, при всех своих знаниях вы не знали, как спасти моего сына от смерти, – с внезапным сарказмом бросила она, не в силах сдержаться.

Он, встав на колени, поднял кофеварку.

– Придется пить черный и без сахара.

– Спасибо и на том.

Алекс ждала, что он ответит, но Отто промолчал; он продолжал стоять на коленях у кофеварки. И, глядя на него, она почувствовала странную слабость.

Когда он наконец повернулся, в глазах у него была злоба.

– Прошу прощения, Отто, – вдруг занервничав, сказала она. – Я была не очень-то любезна. – Алекс почувствовала, что в нем клокочет тихая ярость; внезапно он показался ей слишком старым для студента, даже старше ее. – Порой я говорю то, – сказала она, – чего на самом деле не думаю.

Отто сел прислонившись к стене; его гнев постепенно стихал, он снова обрел моложавый вид.

Алекс натянуто улыбнулась:

– Откуда вы знали, что я приеду?

Он ответил медленно и четко, словно диктуя в микрофон:

– Порой я предчувствую какие-то вещи, то, что должно произойти, – иногда крупные события, иногда мелочи, порою ничего не чувствую.

– И что же, они на самом деле происходят?

Он сделал глоток кофе.

– Происходят. – Он испытующе посмотрел на нее. – Но все это ни к чему, вся эта информация бесполезна.

– Почему? – растерянно спросила она.

– Она как бы говорит о том, что уже случилось, поэтому мне с ней нечего делать.

– Вы обещали мне кофе.

Он пожал плечами:

– Конечно, он уже готов.

– Вы знали о столкновении? О том, что оно должно произойти?

– Нет, ничего. – Он помолчал. – Но даже если бы и знал… – Он пожал плечами.

– Вы знаете, почему я приехала?

Он промолчал.

Алекс в упор посмотрела на него, пытаясь что-то прочесть в его глазах. Ей хотелось увидеть что-то за насмешливой ухмылкой, которая в них читалась, но ничего иного она не заметила. Словно смотрела через стекло, за которым стояла непроглядная ночь.

– Отто, я хочу, чтобы вы попытались кое-что вспомнить; вам это не доставит удовольствия, но для меня очень важно. Вы поможете мне?

– Если смогу.

– Вы врезались в легковую машину, не так ли?

– Да, без сомнения.

– А что происходило до этого?

– Не помню; помню только – вот я в машине, а в следующий миг уже вылетел из нее.

– Прошу вас, попытайтесь вспомнить.

– Я маялся похмельем, у нас была основательная вечеринка; о Фабиане я ничего не знаю. – Он усмехнулся.

– Почему вы улыбаетесь?

– Он умыкнул дочку хозяина и провел с ней ночь. – Отто покачал головой. – Трудно поверить, каким успехом он пользовался у девушек.

– Но никогда не мог удержать их?

Он посмотрел на нее и отвел глаза:

– Это не важно.

– Для вас. А для него?

Отто пожал плечами.

– Ваш сын вел себя по отношению к женщинам как подонок, миссис Хайтауэр; лучше не касаться этой темы.

– Что вы хотите этим сказать?

Он покачал головой.

– Какое это имеет значение, когда он… – Алекс помолчала. – Вы можете рассказать мне?

Он как-то странно улыбнулся:

– Это не важно, в самом деле не важно. – Он отпил кофе. – Мы ехали и просто болтали; я сидел на переднем сиденье, Чарли и Генри сзади; почему-то я не застегнул ремень – в «гольфе» сидеть в таком положении, как вы знаете, неудобно. Встали мы рано, только занимался рассвет; Фабиан болтал с Чарли и поглядывал вокруг; внезапно прямо перед нами довольно высоко я увидел огни, они неслись на нас с бешеной скоростью, и я подумал, что это грузовик.

– Что? – услышала Алекс свой крик. Ее пронзила дрожь, захлестнула волна недоверия и смущения. У нее закружилась голова, пол внезапно качнулся, уходя из-под ног, словно лодка, подброшенная волной, и, чтобы не свалиться с кресла, ей пришлось ухватиться обеими руками за подлокотники. – Грузовик?

– Оказалось, это был старый «ситроен», большой и высокий, а наш «гольф» почти стелился по земле. Тот «ситроен» выглядел как грузовик. Фабиан, должно быть, так и подумал. Он закричал: «Грузовик!» И после этого я оказался на траве или в грязи… толком не помню.

Кресло продолжало раскачиваться с боку на бок, словно жило своей собственной жизнью; пытаясь побороть тошноту, она прижалась к спинке, различая лишь его глаза напротив, темные как ночь.

– Боюсь, что узнали вы немного.

– Порой и не стоит много знать, – еле слышно сказала она, смутно осознавая, как спазмы сжимают желудок.

17

В доме пахло чистотой, свежестью и мастикой. Мимси оставила одну из своих неразборчивых записок:

«Дргая миси Айтау, вс рабту сдел. Порошка для окно большо нет. Беда нижн. туалете, бумага отлпает. Бду звтра».

Нахмурившись, Алекс сделала запись в списке покупок, помедлила у нижнего туалета и поднялась в комнату Фабиана. Мимси оставила в ней все как было, как она ей велела. Подобрав его дневник, она села на кровать, вынула открытку, которую взяла у матери Кэрри, и письмо, которое Кэрри написала Фабиану, развернула его и тщательно разгладила. Затем положила рядом открытку и стала сравнивать почерки, сверяя каждую букву алфавита.

Пока она этим занималась, ее пробил озноб, и она ощутила, как в комнате падает температура. Алекс встала, не взглянув на портрет, вышла из комнаты, спустилась в гостиную и села у телефона. Сняла трубку, но, помедлив, положила ее обратно. Снова стала рассматривать письмо и открытку, после чего, решившись, сняла трубку и набрала номер Филипа Мейна.

– Прости, – сказала она, – если я была грубовата прошлым вечером.

– Да, господи, я все понимаю… Это я вел себя…

– О нет, ты был мягок и добр.

– Ты сегодня… ездила?

– Да.