Сакс Ромер - Зеленые глаза Баст

За мной шел немой нубиец!

Мне хватило единственного взгляда — и я убедился в ужасной истине. Он был обнажен по пояс, конечно, для того, чтобы одежда не стесняла движений, и стан его напоминал торс Милона*, высеченный из черного дерева. Жестокое, звериное лицо, выпяченные губы с белеющими между ними зубами — все говорило об участи, уготованной мне. Я знавал таких людей: попадешь к ним в руки, пощады не жди. Очевидно, он был из тех немых, кого по сей день иногда приставляют к гаремам в восточных дворцах; и даже если бы я ровно ничего не знал о том, что входит в обязанности таких служителей, предмет в его левой руке стал бы подсказкой.

Нубиец сжимал удавку!

Я мрачно ухмыльнулся. Если касаться личности моего потенциального убийцы, то сомневаться не приходилось: это черный слуга доктора Дамара Грифа. Сейчас, когда он миновал освещенный участок и принялся молчаливо скользить сквозь мрак, я стал притоптывать не так громко, стараясь окончательно запутать его. Я не был знаком со странными нубийскими наречиями, но решил, что он должен знать арабский. Я издал зловещий крик и завыл на арабском:

— Кассим! Кассим! Сатана явился за тобой!

Мне в жизни не доводилось видеть такого откровенного приступа паники, какой я лицезрел в тот момент. Нубиец был метрах в восьми от меня, но я услышал, как застучали его зубы!

— Кассим! — опять взревел я. — Беги! Спасайся! Здесь Сатана!

Ответом на крик было жуткое безъязыкое мычание. Нубиец заметался — и я увидел, как его блестящая спина засверкала в лунном свете, когда он удирал прочь по дороге.

— Быстрей! Быстрей! Кассим! — надрывался я. — Он за тобой! Ах! Он впереди!

Кассим замешкался, повернулся и застыл, озираясь по сторонам в безумии ужаса. Наконец он кинулся вправо, оглашая округу диким воплем (по-моему, его задел крылом какой-то ночной мотылек). Продолжая мычать, он метнулся на обочину к кустам, не думая о том, что в них полно колючек, которые жестоко расцарапают его голое тело, прыжком продрался через них и побежал по вспаханному полю!

Самое страшное оружие против такого врага — это суеверия. Тем не менее, сжимая рукой лежащий в кармане пистолет, я прошел оставшуюся половину пути быстрым шагом; мне не стыдно признаться, что я искренне обрадовался, завидев освещенные окна трактира «Эбби-Инн», и почувствовал истинное облегчение, когда оставил большак позади и оказался на улице Аппер-Кросслиз.

Я не знал, как быть дальше. Мой противник допустил промах, ибо теперь у меня имелось определенное свидетельство враждебности доктора Дамара Грифа и его намерения убить меня посредством своего нубийского слуги.

Мой план ночных вылазок, и без того достаточно рискованный, грозил навлечь на меня смертельную опасность. Я бы многое отдал за помощь Гаттона, но, если уж мне поручили действовать в одиночку — в одиночку я и буду действовать. Да, я тяжел на подъем, но уверяю вас, что всегда довожу дело до конца. И сейчас я стоял на пороге настоящей войны, а врага следует встречать во всеоружии.

Глава 18 Тайна фрайарз-парка

Заглянув в питейный зал, я увидел, что там пусто. За стойкой сидел Мартин и, казалось, целиком погрузился в чтение развернутой перед ним газеты. Поднявшись в свою комнату, я натянул краги, бесполезные и даже вредные при повседневной носке, но идеальные для похода сквозь колючие заросли ежевики, взял увесистую трость и проверил боевую готовность пистолета. Наконец, сунув в карман электрический фонарик, я отправился в путь.

Когда я спустился, Мартин закрывал бар. Он непонимающе посмотрел на меня.

— Хочу прогуляться при луне, — объяснил я. — Сможет ли кто-нибудь меня впустить либо вы предпочитаете дать мне ключ от черного хода?

— Мы никогда не запираем, — последовал лаконичный ответ, — приходите, когда захотите.

Городской житель, наверное, поразился бы такой беспечности, но я, зная деревенские нравы, отнесся к этому довольно спокойно и, попрощавшись с трактирщиком, вышел.

Промах доктора Дамара Грифа сделал для расследования больше, чем все мои самостоятельные усилия. Было ясно, что евразиец видит во мне угрозу своей безопасности. Показав это, он тем самым выдал, что в чем-то виноват. Я был уверен, что он всеми способами старается преградить мне доступ в Фрайарз-Парк.

Откровенная попытка избавиться от меня физически — а именно так я представлял себе его приказ нубийцу — потерпела крах, и доктор несомненно понимал, что его карты раскрыты. Очевидно, он был готов на все, и победить я мог, только действуя очень быстро.

Стояла ясная ночь, ни единое облачко не пятнало темно-синюю гладь небес, но посреди этой красоты я более чем когда-либо ощущал одиночество и заброшенность, столь характерные для этой местности. На дороге не было ни души, и я нигде не заметил каких-либо признаков жизни; лишь когда я свернул на тропку, ведущую в лощину с пустой сторожкой, принадлежащей Белл-Хаусу, в древесной кроне над моей головой заухала сова.

Я очень боялся, что кто-то заметит мои передвижения, и потому остановился, размышляя, был ли звук, раздавшийся с низко свисавшего сука прямо надо мной, настоящим совиным криком или его имитацией — уханью легко подражать и его часто избирают условным сигналом. Я достал из кармана фонарик и направил луч в густую листву дуба, откуда, призрачно шурша темными крыльями, вылетела сова.

Я уверенно проследовал дальше по спускающейся под уклон тропе; шаги мои, казалось, грохотали в царящем вокруг безмолвии. Я добрался до поворота и посмотрел налево, но на дороге, пестревшей черными и серебряными пятнами, никого не было. Она вела к воротам Белл-Хауса и шла в этом направлении немного под уклон, справа же от меня начинался довольно резкий подъем. Именно в этом месте я в прошлый раз ошибся и свернул не в ту сторону.

Итак, я повернул направо и принялся искать ворота, до которых, по моему убеждению, оставалось около двухсот ярдов. Дорога плавно изгибалась влево и вскоре, как и ожидалось, я очутился недалеко от увитой плющом сторожки, чуть видневшейся за воротами, которые перекрывали путь.

Я не сомневался, что передо мной вход во Фрайарз-Парк, но не собирался проникать туда обычным образом, через ворота. Вместо этого я двинулся вдоль высокой и, по всей видимости, древней стены, окружающей поместье. Пришлось пройти не менее трехсот ярдов; здесь стена, некогда оберегавшая монастырский огород, переходила в высокую живую изгородь, а в ней я быстро обнаружил достаточно широкую дыру, куда и протиснулся.

Попав внутрь, я очутился в своего рода парке, поросшем величественными вековыми деревьями, в основном вязами. Было невозможно определить, где заканчивался парк и начинался лес, но слева тянулась высокая стена; в лунном свете, который в этой точке не застила листва, отчетливо проступали очертания ворот.