Джон Маркс - Страна клыков и когтей

Твое исчезновение, кажется, нисколько не выбивает его из колеи, но в любую минуту может позвонить его корреспондент Остин Тротта, и тогда состоится неизбежный разнос. Тротта не дурак. Он читает правильные книжки, смотрит правильные фильмы. Он знает, что с тобой не все в порядке. Он знает, что ты не работаешь под прикрытием. Он, как и я, знает, что ты в беде. У него на такие вещи интуиция. Но Локайер будет противиться такому негативному толкованию. В их с Троттой разговоре будут подводные течения, скрытые упреки, но Локайер их проигнорирует. Он будет держаться домысла, что ты просто tete a tete[3] с одним из будущих интервьюируемых, выбиваешь лучшие условия сделки.

Однако интересно, что у него на уме? Знает ли он, что допустил преступную небрежность? Он позволил тебе слишком долго вести переговоры в Трансильвании. К сегодняшнему дню ты уже должна была позвонить и победно сообщить, что у тебя отличный персонаж и можно разрабатывать сюжет. Уже пора заказывать билеты съемочной группе. Тротте пора получить твой стандартный обзор материала. Но от тебя ни слова, и Иэн умер, и Локайер пережил немыслимое — на мгновение усомнился в себе самом. Он оставил десяток сообщений на твоем автоответчике, но ты не перезвонила. Однажды мужской голос пробормотал что-то по-румынски — Локайер, во всяком случае, решил, что это румынский. Он отправился к Остину и объяснил, что, возможно, возникла проблема, а Остин отреагировал, как губернатор штата, на который обрушился ураган. Он вызвал национальную гвардию и подключил федеральное правительство.

Только что звонил телефон. Локайер схватил трубку.

— Абсолютно, — отчеканил он. — Вы же знаете, что буду. Все что смогу.

Он повесил трубку.

— Ну вот, — сказал он, подходя к моей кабинке. — Ее отец и жених в кабинете у Тротты. Хотят поговорить.

— Не сомневаюсь, — ответил я.

Его испытующий взгляд сузился до точки лазерного прицела у меня на лбу.

— Сотри с лица улыбочку, стервец. Ты идешь со мной.

18

Э., мы с Локайером вошли в кабинет Остина, где окно во всю стену, и Нью-Джерси за Гудзоном кажется таким близким. Со своего места в ближнем к двери углу я едва различал реку, а того, что раньше называлось Торговым центром, совсем не было видно. Поймешь ли ты, каково быть лысеющим, бледным, худым двадцатишестилетним гуманоидом в одном помещении с четырьмя вожаками, каждый из другого поколения? Как ребенку в музее восковых фигур. Тут был, разумеется, Локайер, безупречно облаченный в тряпки из бутиков. Как и Иэн, он хорошо одевается, уверен, ты это заметила. Держится он с размеренным спокойствием, небезразличен, но и не паникует. Он изящен, как кошка, в сравнении с Остином, который напоминает мне старую мудрую сову из детских книжек, вот почему я прозвал его Совой. Остин был одет в свою фирменную сорочку в розовую полоску и красный шелковый галстук под темно-синим пиджаком — вид очень спортивный. Из кармана пиджака выглядывал красный шелковый платок. Каждая морщинка на его лице представлялась заранее продуманной, словно он годами размышлял прежде, чем решить, каким складкам залечь на коже. Я бы сказал, у него лучшие морщины в мире телевидения, если, конечно, исключить Иствуда или даже Редфорда, ведь эти морщины отражают характер. Остин — общая сумма своих морщин: одна за Берлин в 1956 году, три — за Алжир в шестьдесят втором, пять — за Зимбабве в шестьдесят пятом и один бог знает, сколько за Вьетнам. Трансильвания, возможно, добавит еще парочку к общему шедевру.

Но я бы солгал, сказав, что придал большое значение тому, как держатся мои хозяева. Едва я вошел в комнату, мое внимание приковали два незнакомца — твой отец и возлюбленный (прошу прощения, жених). Сначала я, конечно, увидел твои черты в лице твоего отца, и у меня возникло странное чувство, будто если я заговорю с ним, ты меня услышишь. Если я скажу: «Вернись домой, Эвангелина!», его рот откроется, и раздастся твой смех, и твой голос произнесет: «Но я уже дома, Стимсон». После того первого впечатления реальность взяла свое. Он суров. Ты бы никогда так не сказала. Глаза у него мечут молнии, а нижняя челюсть выдается вперед, словно не потерпит сопротивления ни в этой жизни, ни в следующей. Нетрудно себе вообразить этот подбородок в гробу: там он будет подобен наковальне и никогда не разложится. В твоем отце нет ничего округлого и мягкого. От него не исходят флюиды милосердия или непринужденной дружелюбности. Он не курил и, казалось, счел личным оскорблением, что курит Остин. Он то и дело отряхивал плечи костюма от «Брук Бразерс», словно сигаретный пепел запачкал материю. Весь разговор он просидел, закинув ногу на ногу, а когда открывал рот, то смотрел на Остина в упор. Для него Локайер был (да простится мне любимое мое «соленое» выражение) не больше горошины перца на блошином дерьме.

И наконец, разумеется, твой жених. Что мне о нем сказать? Да, он великолепен. Ты, очевидно, любишь привлекающих взгляды мужчин. Разумеется, будучи невероятно успешным кондитером, он не мог не явиться в самом неофициальном и дорогом костюме в комнате. Это был ансамбль с футболкой от «Армани» и дорогущими слаксами. Но выглядел он помятым, будто спал в своих дорогих тряпках, будто не снимал их с твоего отъезда. Кажется, его зовут Роберт. Нас всех представили друг другу. А еще он напуганный, от природы напуганный. Или все дело просто в дурных новостях? Однажды ты как-то сказала, что они с Иэном большие друзья, что Иэн вас познакомил. Так что, возможно, у него двойной шок: друг мертв, невеста пропала. Он сидел почти в кататонической прострации, расставив ноги и устремив взгляд, как мне показалось, в одну-единственную морщинку на лице Остина, словно она — первая тропка на пути к тебе. Глаза у него покраснели от недосыпания или слез. Думаю, он побаивался твоего отца, и, наверное, ему мучительно было предстать такой развалиной перед будущим тестем.

Первым, обращаясь к Остину, заговорил твой отец:

— Мне нужны ответы.

— Разумеется.

— Если я получу нужные ответы, необходимость в дальнейших наших беседах отпадет. Я намерен взять это дело полностью под свой контроль. Более того, я настаиваю.

— Прекрасно. — Одну руку Остин упер себе в бок, в другой держал на весу сигарету. — Ни в коей мере не стану вас отговаривать.

— Хорошо. — Твой отец кивнул.

Тут показалось, что твой жених всплывет из недр дивана, чтобы внести свою лепту, но твой отец продолжил:

— Что именно она там делает?

Остин повернулся к своему продюсеру. Скрестив руки на груди, Локайер бросил на твоего отца умоляющий взгляд, на меня такой никогда не обращался. Отец на него не среагировал. Он не спускал глаз с Остина.