Андрей Звонков - Любовью спасены будете...

– И этот человек будет как Вилечка?

– Нет, – Маша обняла его и прижалась, – в том-то все и дело, что у каждого она проявится по-своему. Ведь у каждого свое слабое место. У не остывшей от перенесенного Вилечки это голова. А у тебя или Ольги Яковлевны это может быть и сердце и легкие… и все, что угодно. Лучший вариант – это вернуть порчу тому, кто ее навел. Если б я знала – кто? – У Маши потемнели глаза, она сдвинула брови. – Ну, если бы я знала, кто и как это сделал?

Герман очень редко видел разгневанную Машу и подсознательно чувствовал, что ох как не поздоровится тому человеку, который…

Маша обошла соседей, переговорила с бабульками, гуляющими во дворе. Никто, ничего. Она строго-настрого запретила Вилене выходить из квартиры. Ольга Яковлевна, взявшая на себя заботу о собаке, хотела и Вилечку прогуливать, но Маша четко и беспрекословно сказала «нет». Герман, озадаченный жалобами матери, спросил вечером:

– Но почему?

И Маша ответила:

– В нашей квартире безопасно, я перекрыла все лазейки. А на весь дом меня не хватит, а уж тем более на двор.

– Ты думаешь, Вилечке что-то угрожает?

Маша повернулась лицом к Герману, лежа щекой на его руке, посмотрела ему в глаза.

– Постоянно. Ее тогда спасло то, что этот человек войти в квартиру не мог и вынужден был действовать на расстоянии. Только и хватило, чтоб порчу навести. А то…

– Что «а то»?..

– Ничего, – Маша снова легла на спину, – живем мы на тринадцатом этаже. А крыльев Вилечке Бог не дал…

Германа при этих словах обдало жаром. Он и представить себе не мог, как близка была его дочь к гибели.

– Мда-а-а… – только и сказал.

– Ладно, спи.

Маша решила, что, как только потеплеет, надо им с Вилечкой уезжать в деревню. Она написала заявление об увольнении в своей больнице с первого мая, собрала свои и Виленины вещички в большую сумку, туда же сложила кое-что из еды, сухие супы, банки с консервами, чай, сахар, крупу. Прикинула на вес… Ничего, донесут.

Когда Герман в шестом часу пришел домой после работы, Ольга Яковлевна протянула ему записку.

«Герман! Мы уехали. Не буду писать куда. Ты поймешь. Я жду тебя к началу июля. Не нервничай, все будет хорошо. Только там мы сможем помочь нашей дочери и сохранить ребенка. Никому не сообщай, где мы. Хотя я догадываюсь, чьих рук дело с Вилечкой, уверенности полной пока нет. На всякий случай сохрани все в секрете и Ольге Яковлевне накажи. Мне понадобится твоя помощь в начале июля. По срокам выходит, что все решится в двадцатых числах. Это хорошо.

Ну все, целуем тебя, не скучай.

P. S. Звонить не буду, сам знаешь почему.Маша и Вилечка».

Ольга Яковлевна молча смотрела на озабоченного Германа. Тот тоже молчал. Наконец она не выдержала и спросила:

– Герман, но зачем они уехали? Разве тут Вилечке не лучше было родить?

– Понимаешь, мамуля, если Вилечку не вывести из аутизма, она не сможет нормально рожать, одних схваток ведь мало. Ты понимаешь, Маша надеется вылечить Вилечку там в деревне.

– Боже мой! Она же только медсестра! Я не спорю, она хорошая медсестра, но ведь не акушерка и не доктор… Как же она может? Я не понимаю… – Ольга Яковлевна расстроенно всплеснула ручками. – Кушать будешь? Я приготовила медовик.

– Попозже. – Герман разделся. – Она не просто медсестра, мама. Ей дано понимать то, что непонятно нам. Я уже не раз убеждался в этом. Не будем ей мешать.

– Ты к ней поедешь летом? Но куда? Я ничего не поняла.

– Придет время, поеду. Собаку надо прогулять?

– Я думаю, она не откажется, но я с ней выходила днем, – ответила Ольга Яковлевна, а Динка лежа смотрела снизу вверх и вскочила при слове «прогулять». – Если хочешь, выведи.

Ну что ж, Маша уехала в Матурово, оттуда она должна была перебраться в избушку у озера. Это Герман понимал. Как и понимал, что это произойдет не сразу, земля еще холодная и сырая, и Маша не рискнет везти Вилечку хоть и в крепкую, но уже старую избушку, пока не установятся теплые дни.

Глава 2

Исход

Электричка до Рязани отходила в шесть тридцать с Казанского вокзала. За десять минут до отправления в четвертый вагон вошли и сели у окна лицом друг к другу две женщины с большой кожаной сумкой, которую они несли вдвоем. Та, что старше, откинула капюшон замшевой куртки и ладонью пригладила пепельные волосы с двумя светло-соломенными прядками, забранными в тугой короткий хвостик. Сумку она поставила в ноги между сиденьями.

Несмотря на середину мая, утро было прохладным, и на перроне и на электричке, простоявшей ночь в депо, серебрилась изморозь.

– Садись, – сказала Мария Ивановна, и Вилена послушно села, при этом свободный серый плащ обозначил под собой выпуклый живот. – Как ты себя чувствуешь? – спросила Мария Ивановна, и Вилена ответила бесцветным голосом:

– Нормально.

В половине одиннадцатого они вышли на станции Рязань-первая и еще тридцать минут трюхали на троллейбусе до Торгового городка. Там им пришлось сидеть почти час. Автобус до Солотчи отошел, когда они входили на автостанцию. Мария Ивановна поставила Вилечку в очередь в кассу, а сама пошла к расписанию. Как и ожидала, с двенадцати до двух – перерыв, поэтому надо было обязательно сесть на двенадцатичасовой автобус, а там или рейсовым до Матурова, или поймать попутную, если повезет. К счастью, билеты были, и они, просидев сорок минут на улице под распускающейся сиренью, благополучно влезли в автобус.

Все село вытянулось вдоль дороги. От автостанции пришлось почти километр идти до крайнего дома. Мария Ивановна сняла с калитки большой амбарный замок и толкнула плечом. Калитка качнулась, но не открылась, что-то мешало с той стороны. Вилена отошла и села на скамейку, вкопанную у высоких, черных от времени ворот. Мария Ивановна постояла, прикидывая, как бы попасть на ту сторону, потом, вспомнив что-то, сказала:

– Подожди меня, – и пошла в обход забора, окружающего дом и двор.

Вилена сидела на скамеечке и ковыряла веточкой влажную черную землю с пробивающейся нежной травкой. Наконец за воротами что-то загремело и калитка распахнулась. Мария Ивановна вытирала вымазанные ржавчиной руки.

– Да, за два года немудрено, чтобы никто не влез! Но дом, кажется, не тронули. Заходи. – И подхватила сумку.

Дом спасла невероятная железная дверь, толщиной в сантиметр и по периметру окованная железной полосой. Маша сняла с засова еще два амбарных замка, они вошли в дом. Пыль, паутина по углам и дохлые мухи на подоконниках.

После похорон бабушки Мария Ивановна впервые приехала в этот дом и первым делом распахнула окна.

Вилена стояла в дверях и чихала.

– Надо проветрить, – сказала Мария Ивановна, – слишком пыльно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});