"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ) - Барчук Павел

Проще и логичнее допустить иное: да, палатка дятловцев рухнула от тяжести скопившегося на крыше снега. Рухнула оттого, что не было кому его счистить — все обитатели палатки оказались к тому времени мертвы.

О следующей «природной» версии заставил вспомнить эпизод, случившийся с нами на Холатчахле.

Еще на подлете я заметил среди снаряжения нечто, показавшееся разобранным охотничьим ружьём в чехле. Спрашивать, зачем оно, не стал. Ружьё так ружьё, вещь в походе полезная. Дятлов сунулся в горы без него и не вернулся. А Блинов шел в то же время неподалеку схожим маршрутом, но с ружьём, — и все в его группе остались живы. В общем, посмотрел я на тот чехол и позабыл о нём, не до того было, новые впечатления накатили в тот момент, как цунами на песчаный пляж.

На склоне Холатчахля оказалось относительно тепло. Под ногами лежал снежок, но воздух после рассвета успел прогреться до плюсовой температуры. А самое главное — ветер дул очень слабый, что огромная редкость для тех мест.

В общем, захваченный с собой запасной свитер я решил не надевать, отнести обратно в вертолет. Сунулся туда и обнаружил, что ружьё (двустволка 12-го калибра) извлечено из чехла, собрано и лежит в полной боевой готовности. Причем очень интересно положено: так, чтобы можно было его быстро схватить через люк, не забираясь в вертолет.

Стало любопытно, начал задавать вопросы. Аня — двустволка оказалась её служебным оружием — объяснила: год для таежных обитателей выдался неудачный, голодный. Мало того, что случился неурожай кедровых шишек, так еще по здешней тайге прокатились лесные пожары. В результате кормовые угодья медведей сократились примерно вдвое.

И косолапые, вместо того, чтобы мирно залечь в берлоги, бродят сейчас злые и голодные. Промышляют пищу, далеко удаляясь от привычных мест кормежки. Могут и сюда забрести, уже не раз видели этой осенью медведей на безлесых склонах окрестных гор. Так что ружье в случае появления мохнатого гостя очень даже пригодится.

Какую поживу (кроме туристов) сможет найти косолапый здесь, на голом склоне, я не стал спрашивать. Ответ был перед глазами. Вернее, под ногами: кое-где виднелись из-под снега россыпи ягод, пятнали мох-ягель красным. А медведи до ягод куда как лакомы.

Пальнуть из ружья Аня не позволила, хотя я очень просил, даже охотничий билет показал, по случайности оставшийся в кармане и улетевший со мной на Урал. Она была абсолютно права, наша ангел-хранитель (или теперь полагается писать ангелка-хранительница? плевать…). Я и сам бы не доверил заряженное оружие малознакомому здоровенному мужику, к тому же полечившемуся сегодня от аэрофобии.

Сам понимаю, что мое желание пострелять было мальчишеством (мало будто стрелял в жизни), но все же нестерпимо хотелось почувствовать в руках уверенную тяжесть оружия, вспороть свинцом и грохотом нависшее серое небо. Назло местным злым духам разрушить давящую ауру Холатчахля.

Потому что аура там… Впрочем, она заслуживает отдельного описания. Вернемся к медведям.

После разговора с Аней я подумал, что сторонники «животных» версий, возможно, не столь уж далеки от реальности, как представлялось изначально.

На роль неведомой опасности, выгнавшей дятловцев на мороз, медведь-шатун подходит идеально. Оскаленная медвежья морда, просунувшаяся в палатку, заставила бы туристов и выскочить из нее, распоров ткань ножами, и уходить как можно дальше и быстрее — в чем были, не обращая внимания на холод. И возвращаться к палатке было бы чрезвычайно рискованно в течение приличного временного промежутка: лишь позже, когда стало понятно, что костер не помог, что мороз убивает не так быстро, как медвежьи челюсти, но не менее надежно, — вот тогда имело смысл рискнуть и вернуться, зверь мог к тому времени уйти.

Поведение дятловцев на первом этапе их трагедии «медвежья» версия объясняет идеально. Но сам топтыгин ведет себя в ней более чем странно…

Насколько я понимаю в повадках голодных медведей, от криков испуганных туристов шатун наутек не пустился бы (сытого и молодого мишку иногда получается прогнать, изо всех сил крикнув: с громким звуком опорожняет кишечник и убегает). И преследовать дятловцев зверь не стал бы. Он основательно похозяйничал бы в палатке, благо там хватало всяких вкусностей, одна ароматная корейка чего стоила. Сожрал бы все подчистую. Сибирские охотники могут рассказать много интересного о том, что вытворяют медведи в разоренных ими избушках-зимовейках: даже сгущенку и тушенку умудряются извлечь из банок, — жуют и жуют металл, пока не выдавят почти все содержимое.

Однако ни поисковики, ни следователи не обнаружили в палатке и рядом с ней никаких следов медвежьего пиршества. Объяснить это, оставаясь в рамках «медвежьей» версии, можно лишь одним: зверя что-то спугнуло и он ушел в другую сторону, не туда, куда отступили дятловцы, — и оттого не оставил следов на том единственном участке склона, где они неплохо сохранились.

Но это опять введение сразу двух новых сущностей в одной точке пространства-времени, и такие методы при построении гипотез лучше не применять, иначе черт знает до чего можно додуматься.

Так что пусть медведи-шатуны спокойно гуляют по тайге и предгорьям (но подальше от вертолета и Аниной двустволки), к дятловской трагедии мы их приплетать не будем.

Долго над медведями и прочей опасной для человека фауной я не размышлял. Была более актуальная задача: исследовать флору в предполагаемой зоне установки палатки. Не всю флору, лишь ту, что способна была послужить топливом для дятловской печки.

Кратко напомню историю вопроса.

В «Дороге к Мертвой горе» я предположил, что двое дятловцев — Золотарев и Коля Тибо — находились вдали от палатки, когда произошло событие, выгнавшее дятловцев на холод. Именно этим объяснялось то, что оба были найдены нормально обутыми, да и одетыми лучше остальных, практически в то, в чем двигались по маршруту (за исключением штормовок — их, очевидно, успели снять и повесить на просушку).

Там же было выдвинуто и объяснение причин отлучки: эти двое отправились за дровами. В любом ином случае на сколько-то приличное расстояние стоило отправиться на лыжах: одна их пара стояла у входа, воткнутая в снег, да и вторую при нужде было недолго выдернуть из-под днища палатки, позже туристы-поисковики делали это без проблем. Но с лыж рубить дрова неудобно. А еще неудобнее возвращаться на лыжах с вязанками.

Печка, взятая с собой к Отортену, свидетельствует о том, что Дятлов планировал чем-то ее топить. Иначе стоило оставить печку в лабазе — нет никакого смысла тащить с собой несколько лишних килограммов, перегруженную группу и без того измотали последние переходы, когда приходилось накатывать лыжню по снежной целине.

В штатной ситуации наверняка предполагалось, что на дрова пойдут нормальные толстые деревья. Поскольку в другом случае двуручную пилу и два больших топора группа наверняка тоже оставила бы в лабазе, избавившись от лишней тяжести, — тоненькие деревца можно срубить и маленьким топориком, и даже срезать ножом.

Но остановку на склоне Мертвой горы штатной никак не назвать. Группа снова не смогла преодолеть перевал, но упрямый Дятлов решил не возвращаться второй раз вниз, в лесную зону. Возможно, опасался, что вторичное отступление еще сильнее деморализует группу, возможно, нашлись иные причины.

Однако печку и здесь необходимо было затопить. В ту ночь до Северного Урала добрался холодный атмосферный фронт, температура упала на двадцать градусов (по другим тургруппам эта неприятность тоже ударила, группа из педагогического института даже сошла с маршрута из-за обморожений). Но и без похолодания туристы «Хибины» хлебнули бы проблем, не затопи они печку. Ни примуса, ни чего-либо, способного его заменить, дятловцы с собой не несли, — и, например, отсыревшую обувь в ту ночь они вынуждены были бы сушить теплом собственных тел, иначе заледенеет в холодной палатке и утром ее не обуть. И отсыревшую одежду пришлось бы сушить тем же способом. А утоляли бы жажду теперь не чаем или какао — талым снегом. А растапливать его приходилось бы… кто догадается, как? Да, именно так, опять-таки теплом своих тел. Студенческие тела, конечно, молодые и горячие, но даже для них многовато теплопотерь набирается, а если учесть резкое похолодание, — вообще беда.