Игры Эн Ро Гримм - Софья Валерьевна Ролдугина

смолой, или землёй… Да хоть пальцами заткни – и беги куда глаза глядит. Хозяин у неё хромой, он тебя не догонит. А скрипка, говорят, с первой ноты за сердце берёт, да так цепко! Вот и что с ней поделать? То-то же.

В волшебных инструментах Сайко разбирался, но не только в них. Родился он в семье мастера, старшим из четверых сыновей и должен был унаследовать отцовское дело, но не проявил ни усердия, ни желания.

– В прабабку пошёл. А она из ваших, – загадочно сообщил он, точно это должно всё объяснить.

Джек не понял, но вопросы решил оставить на потом, чтобы не слишком уж выдавать свою неосведомлённость. В целом новые спутники ему нравились: в отличие от Авы, они не стремились подружиться, но с удовольствием вели необременительные разговоры. Да, осторожничали; да, следили за каждым его движением… но это парадоксальным образом успокаивало.

«Получается, что большим плохим парнем быть выгоднее, – размышлял Джек, подрёмывая на тюках; телега, несмотря на приличную скорость, двигалась плавно, лишь слегка покачиваясь, а низкие облака текли в небе медленно, как большая ленивая река, убаюкивая ещё больше. – Даже поддельным плохим парнем».

Купец, конечно, запомнил его по той единственной короткой встрече в деревне – и узнал. Охранница – нет, потому что пришла в Захолмье на день позже, и увидеться тогда им не довелось… Но слухи о том, как наёмники повздорили с чужаком в лисьем плаще, дошли, конечно, до всех – ещё бы, учитывая, какой разгром они устроили в таверне.

А тремя днями позже наёмники собрались поохотится на рассвете, потому что им опостылело питаться козлятиной, и бесследно исчезли в лесу.

Когда Джек понял по оговоркам, что его считают виновником исчезновения целой банды матёрых бойцов – и не менее матёрых прохиндеев, то ему стало смешно. Тем более что воображение охотно подсказывало, как на самом деле сгинули наёмники: увидели где-то в чаще свою обидчицу, трогательную белую козочку, погнались за ней всей ватагой, добрались до подножья гор – и там благополучно уснули под перезвон волшебных колокольчиков. Увидели последний сон в своей жизни, а затем… затем великан, вероятно, плотно поужинал, как давно мечтал.

«Ава, вероятно, получила удовлетворение, – промелькнуло в голове. – Что ж, надеюсь, ей хватит ума остановиться вовремя».

Впрочем, напрямую обвинять Джека в чём-то купец не спешил – его самого, похоже, наёмники изрядно достали во время пути, и он им нисколько не сочувствовал. Новая охранница, рослая северянка, вооружённая топором, явно нравилась ему гораздо больше. Особенно забавно эти двое смотрелись вместе, рядом: он – болтливый, хитроватый, она – молчаливая и прямолинейная; он светловолосый, с лукавым лицом и крупными мочками ушей, отвисшими от тяжёлых серёг, наряженный в пёстрый по-павлиньи халат и стёганый жилет, она – коротко стриженная, темноволосая, хмурая, в простых холщовых штанах и рубахе, в короткой меховой куртке без рукавов, зато с капюшоном, ни лишних узоров, ни украшений… Хотя одно украшение у неё всё-таки было – на шее висел мешочек из тонкой кожи. Весь день Джек косился на него, а когда пришло время остановиться на ночлег, не выдержал и спросил:

– Это какой-то талисман на удачу? Или оберег?

Охранница, которая в отличие от купца так и не удосужилась представиться, ответила не сразу.

– Земля от порога родного дома, – произнесла она нехотя. И добавила, когда Джек с любопытством вздёрнул брови: – Ведь если хоть на полгода из родных мест уедешь, то всё одно – болеть начнёшь, а там, гляди, и помрёшь… У нас-то как: где родился – там и живи, чем твоя семья славится – в том и твоя слава. А если в чужой род переходишь, так или год носи одежду с мужниного плеча, или не снимай с шеи мешочек с землёй, на которой вырос.

– Если у тебя в роду игроки не затесались, конечно, – подмигнул с другой стороны костра Сайко. – Как у меня – прабабка; потому-то я и могу колесить, где душе угодно. От севера и до юга, с востока и до запада! А мечта у меня знаешь какая? – понизил он голос. – В большой мир выбраться. В тот, у которого ни конца ни края…

– Нет отсюда никому хода, – резковато оборвала его охранница и склонилась к котелку, в котором кипела похлёбка; отсветы от углей бродили по угрюмому лицу, меняя его выражение – то жутковатое, то печальное. – На севере-то снежные пустоши, где сердце стынет; на юге-то зыбучие пески и воздух, что без огня горит; на востоке – горы до самого неба; на западе – бездонные пропасти. Так-то.

И так это прозвучало, что все разговоры кончились сами собой.

Поел Джек из общего котла – обострившееся чутьё подсказывало, что ничего лишнего и опасного при готовке туда не добавили, а вот спать устроился в лисьей шкуре, под телегой, в ямке, чтоб его нельзя было ни застрелить ночью из ружья, ни достать топором. Сны снились дурацкие, но весёлые; особенно часто повторялся один, где Джек тянулся, чтобы сорвать красивый цветок, а он вдруг превращался в сердитую жужжащую осу, и от неё приходилось убегать со всех ног… Затем почудилась музыка – нежный скрипичный плач, сердце защемило, и Джек проснулся.

Как ни странно, целый и невредимый.

На второй день купец держался ещё дружелюбней, едва ли не в приятели набивался. Истории из него так и сыпались, одна за другой. О снежном льне, который вырастает особенно холодными ночами далеко на севере, когда в небе разворачиваются полотна разноцветного света, и о юных жницах, непременно невинных девушках, что отправляются за ним с серебряными серпами, но часто замерзают насмерть. О золотом цветке, что распускается на юге в самый разгар лета – если добыть его и сговориться с ведьмой, то можно получить зелье, исцеляющее любые болезни, кроме разбитого сердца. О болотных огнях; о карликах-пикси, больших любителей яблок, танцев и дурных шуток; о селки и о келпи, о лисах-проказниках и злых, но глуповатых великанах, стерегущих мосты на заброшенных дорогах… Рассказы отзывались где-то глубоко внутри чувством узнавания, словно Джек уже слышал их когда-то, но забыл.

Говорил купец и о себе, и о своей семье. О прабабке-колдунье, что влюбилась в простого парнишку-подмастерье да и забросила Игры; о том, как мало-помалу семья стала богатеть; как дядья и тётки враждовали за наследство, но в одну ночь помирились, спасая общее