Рэйчел Кейн - Горькая кровь

Амелия казалась сделанной из льда, но внутри был огонь, горячий, жестокий и яростный; внутри Наоми, я знал, не было ничего, кроме ледяных амбиций.

И все же… я был здесь.

— Оливер, — сказала она и поместила небольшую, нежную руку мне на грудь, над моим сердцем. — Любезно с твоей стороны встретить меня здесь.

— У меня нет выбора, — сказал я. И это было правдой — она забрала у меня все варианты. Я бушевал из-за этого, внутри; я был в исступлении от разрывающего изнутри гнева, но ничего из этого не отразилось на моем лице или отношении. Не могли, если она не позволит; она имела контроль надо мной до самых костей.

— Верно, — сказала она. — И как поживает моя горячо-любимая сестра?

— Хорошо, — сказал я. — Она может проснуться в любой момент. Лучше бы ей не видеть тебя здесь.

— Вообще-то, моя дорогая кровная сестра считает, что я благополучно умерла или ушла. Или я должна поблагодарить тебя за покушение на мою жизнь, Оливер? Один из вас, должно быть, хотел, чтобы я умерла среди драугов.

— Я организовал твое убийство, — признался я сразу. Опять же, не было выбора; я чувствовал ее влияние внутри меня как непреодолимую руку Бога. — Амелия не участвовала в этом.

— Она бы не смогла; мы соблюдали перемирие в течение тысячи лет. Я должна найти подходящий способ вознаградить тебя за измену этому. Что она подозревает?

— Ничего.

— Ты завоевал ее доверие?

— Да.

— Ты уверен в этом?

— Я здесь, — сказал я и обернулся, посмотрев на наиболее защищенный тайник Амелии. — И ты сейчас здесь. Так что да. Она доверяет мне.

— Я знала, что очаровать тебя — было инвестициями, которые скоро окупятся, — сказала Наоми и дала мне сладкую, очаровательную улыбку, которая превратила бурю внутри меня в гнев и ярость. Я ненавидел ее. Если бы у меня была возможность сражаться, я бы разорвал ее на куски за то, что она сделала со мной и делала через меня Амелии. — Она не обнаружила влияние на ее решения?

— Пока нет.

— Ну, она, вероятно, начнет ставить его под сомнение в ближайшем времени, если уже нет, моя сестра имеет неприятную альтруистическую черту, которая выходит на поверхность время от времени. Как только люди начинают жаловаться на их проблемы, она может подумать и успокоить их снова, — она провела пальцами по моей щеке, затем раздвинула мои губы прохладными пальцами. — Давай посмотрим на твои клыки, мой монстр.

У меня не было выбора. Никакого. Но я пытался, Бог свидетель, я пытался; я боролся с темнотой внутри меня, я боролся, и я на короткое мгновение выиграл, лишь на одно мгновение, в повиновении железной воли Наоми.

И все же мои клыки высвободились, острые и белые, как у змеи. Был единственный крошечный рывок боли, как всегда, будто бы мое тело даже теперь отказывалось верить в бытие проклятого, но я вырос несколько столетий назад и привык к этому.

Боль, ломающая меня изнутри, была гораздо, гораздо хуже.

Она отпустила меня и отступила назад, сузив глаза.

— Твое нежелание мне не нравится, — сказала она. — И я не могу рисковать твоим уходом с моей стороны, даже немного, теперь, не так ли? Не двигайся, Оливер.

Я так и сделал, к моему позору; я оставался очень тихим, глаза были сосредоточены на плавной воде фонтана, которая походила на пролитую на камень слезу. Она поднесла мою руку к губам, укусила и стала пить. Она была настоящей змеей, а яд от ее укуса просачивался в меня; это испортило, разрушило тот крошечный импульс, который мне удалось пробудить. Она облизнула остатки моей крови с губ и улыбнулась.

Побежденный.

А потом она приблизила свои губы к моему уху и сказала:

— Я должна тебе кое-что за ту часть воли, не так ли? Очень хорошо. Я хочу, чтобы ты почувствовал боль. Я хочу, чтобы ты сгорел.

Это началось медленно, ощущение тепла, расходящееся от моих рук, но быстро превратилось в знакомый укус солнечного света, испепеляющий меня… но там, где возраст дал мне защиту от подобной боли, я был беззащитен перед колдовством Наоми. Это ощущалось как у новорожденного вампира, снова, связанного на ярком полуденном свету, кровь кипела и прожигала путь через мою плоть, взрываясь слабым белым пламенем, сдирая мою кожу слоями пепла и обжигая нервы…

Я сжал зубы от боли, а потом тихо заскулил на грани агонии. Позволь мне умереть, просило что-то во мне. Просто позволь мне умереть!

Но это, конечно, не входило в ее планы. Она не причинила мне никакого физического вреда, никакого. Это была только память о пожаре, смысл в этом; моя кровь была прохладной и невредимой, и не было никаких следов на коже.

Я только чувствовал, как если бы был подожженным факелом.

Когда она, наконец, отпустила меня, я упал на руки и колени в мягкую траву, заглатывая внутрь холодный ночной воздух короткими, испуганными вздохами, как если бы я был не больше человека. Я не нуждался в воздухе, но жаждал прохлады; роса в траве ощущалась как бальзам на все мои шипящие нервы, и это было все, что я мог сделать, чтобы помешать себе упасть вниз лицом, обхватив себя руками.

Но я бы не дал ей этого. Нет, пока она этого не потребовала.

Она не сделала этого. Я успокоился и поднялся на ноги, и просил у небес иметь возможность разорвать ее на части, но я знал, что не стоит даже пытаться. И я был вознагражден медленной и спокойной улыбкой. Глаза Наоми продолжали внимательно следить за любой попыткой сопротивления.

— Теперь, — сказала она. — У меня есть работа для тебя. Я хочу, чтобы ты нашел вампира Мирнина и убил его.

Не то чтобы я сам временами не хотел этого сделать, но теперь я ненавидел эту мысль, зная, что это она сподвигла меня на это, а не моя собственная воля.

— Да, миледи, — сказал я. Ответ был автоматическим, но так же мудрым.

— Это мой любимый рыцарь, — сказала она, и ее глаза налились красным. — И неизбежно, тебе придется сделать то же самое с моей сестрой для моей безопасности. Когда мы сделаем это, мы будем править Морганвиллем вместе. Ты можешь заниматься своим видом спорта, где пожелаешь; мне плевать. Это то, чего ты всегда хотел.

— Да, — прошептал я. Нет. Не такой ценой. И не с ней.

Я никогда не ожидал, что в конце концов мы будем уничтожены руками белой девы. Мирнин, быть может, был в состоянии найти способ остановить это. И ее. Вот почему Наоми хотела, чтобы он умер.

И поэтому у меня не было выбора, никакого, но нужно выполнить указание, пока она вообще могла найти мне применение. У всех вампиров в какой-то степени была возможность контролировать людей, инстинкт, который делал нас эффективными охотниками, но в некоторых, подобных Амелии, эта черта была очень сильна, как удар молотом, находившийся в руках против других вампиров. Способность Наоми была шепотом, не криком, но столь же мощным. Я никогда не подозревал, что она обладает такими навыками. Она всегда казалась такой… невинной. С виду. Я должен был знать лучше; в вампирах никогда такого не было, разве что доброта покупала нам что-то.